Фрэнки подошел к столику.
– Ну как? – спросил он.
– Откуда ты знаешь мистера Синга?
– Он переправляет китайцы, – сказал Фрэнки. –
Большой дело.
– Давно ты его знаешь?
– Он тут два лет, – сказал Фрэнки. – Раньше
другой переправлял китайцы. Кто-нибудь его убил.
– Кто-нибудь и мистера Синга тоже убьет.
– Понятно, – сказал Фрэнки. – Так надо. Очень
большой дело.
– Да уж, дело, – сказал я.
– Большой дело, – сказал Фрэнки. –
Переправлена китайцы никогда назад. Другой китайцы пишет письма, пишет все
хорошо.
– Замечательно, – сказал я.
– Такой китайцы не умеет писать. Умеет писать китайцы
богатый. Такой ничего не кушает. Живет на один рис. Сто тысяч китайцы здесь.
Только три китайски женщин.
– Почему?
– Правительство не пускал.
– Весело, – сказал я.
– Ты с ним делал дело?
– Может быть.
– Хороший дело, – сказал Фрэнки. – Лучше
политика. Много деньги. Очень большой дело.
– Бутылку пива хочешь? – сказал я ему.
– Ты больше не унывай?
– Нет, нет, – сказал я. – Очень большой дело.
Спасибо тебе.
– Ладно, – сказал Фрэнки и потрепал меня по плечу. –
Вот и хорошо. Я только хочу, чтобы ты был довольный. Китайцы – хороший дело, а?
– Замечательное.
– Вот и хорошо, – сказал Фрэнки. Я видел, что он
готов заплакать от радости, что все так хорошо устроилось, и я потрепал его по
плечу. Ай да Фрэнки.
Утром я первым долгом изловил агента и попросил его
выправить мне разрешение. Он потребовал список команды, и я сказал ему, что
команды нет.
– Вы хотите возвращаться один, капитан?
– Именно так.
– А что с вашим помощником?
– Он запил.
– Одному очень опасно.
– Всего ведь девяносто миль, – сказал я. – От
такого пьянчуги пользы тоже немного.
Я перегнал лодку на другую сторону порта, на пристань
«Стандард-ойл»,и набрал бензину в оба бака. Туда входит около двухсот галлонов.
Очень мне не хотелось покупать столько по двадцать восемь центов галлон, но кто
его знает, где придется очутиться.
С того часа, как я встретился с китайцем и взял у него
деньги, вся эта история не давала мне покоя. Ночью я почти не спал. Когда я
вернулся на пристань Сан-Франциско, там меня ждал Эдди.
– Здорово, Гарри, – крикнул он мне и помахал
рукой. Я бросил ему кормовую чалку, и он закрепил ее, потом взошел на борт. Он
был все тот же, длинный, мутноглазый, еще больше пьяный, чем обычно. Я не
сказал ему ни слова.
– Выходит, этот тип, Джонсон, уехал и оставил нас ни с
чем? – спросил он меня. – Ты что-нибудь знаешь о нем?
– Убирайся вон, – сказал я ему. – Смотреть на
тебя противно.
– Братишка, да разве я не огорчен так же, как и ты?
– Убирайся с лодки, – ответил я ему. Он только
удобнее устроился на сиденье и вытянул ноги.
– Говорят, мы едем сегодня, – сказал он. –
Что же, тут в самом деле больше нечего делать.
– Ты не едешь.
– В чем дело, Гарри? Не стоит тебе ссориться со мной.
– Вот как? Убирайся с лодки.
– Ну-ну, полегче.
Я ударил его по лицу, он встал и полез обратно, на пристань.
– Я бы с тобой так не поступил, Гарри, – сказал
он.
– Еще бы ты посмел, – ответил я ему. – Я тебя
с собой не беру. Вот и все.
– Хорошо, но зачем же было бить меня?
– Чтоб ты это уразумел.
– А что же мне теперь делать? Оставаться и голодать?
– Какого черта голодать, – сказал я. – Можешь
наняться на рейсовый пароход. Отработаешь обратный путь.
– Ты со мной не по-честному поступаешь, – сказал
он.
– Хотел бы я знать, с кем ты поступаешь по-честному,
пьянчуга, – ответил я ему. – Ты родную мать готов обжулить.
Это, кстати сказать, было верно. Но мне стало неприятно, что
я его ударил. Всегда неприятно, когда побьешь пьяного. Но на такое дело я все
равно не мог взять его с собой; даже если бы и хотел.
Он побрел к воротам, длинный, как день без завтрака. Потом
он повернулся и пошел обратно.
– Нельзя ли перехватить у тебя доллар-другой, Гарри?
Я дал ему пятидолларовую бумажку из денег китайца.
– Я всегда знал, что ты мне друг, Гарри. Почему ты не
хочешь взять меня?
– Ты приносишь несчастье.
– Ты просто взбесился, – сказал он. – Ну,
ничего, приятель. Ты еще рад будешь со мной повстречаться.
Теперь, с деньгами в кармане, он пошел гораздо быстрее, но,
право, мне противно было даже смотреть, как он ступает. Он ступал так, точно
все суставы у него были вывернуты задом наперед.
Я пошел в «Жемчужину» и встретился там с агентом, и он
передал мне бумаги, а я угостил его пивом. Потом я сел завтракать, и тут явился
Фрэнки.
– Это мне дали для тебя, – сказал он и передал мне
что-то скатанное в трубочку, завернутое в бумагу и перевязанное красным
шнурком. Когда я снял бумагу, там оказалась какая-то фотография, и я развернул
ее, думая, что, может, это кто-нибудь на пристани сфотографировал мою лодку.
Славно. Это был крупный поясной снимок мертвого негра, у
которого горло было перерезано от уха до уха и потом аккуратно зашито, а на
груди лежал плакатик с надписью по-испански: "Вот как мы поступаем с
«lenguas largas».
– Кто тебе дал это? – спросил я Фрэнки. Он указал
на маленького испанца, который работает на пристани. Парнишка стоял у стойки с
закусками.
– Скажи ему, пусть подойдет.
Парнишка подошел. Он сказал, что двое молодых людей дали ему
это сегодня, часов в одиннадцать. Они спросили, знает ли он меня, и он сказал,
что да. Потом он отдал это Фрэнки, чтобы тот передал мне. Они дали ему за это
доллар. Они были хорошо одеты, сказал он.
