— Это расценивать как наказание?
— Это не наказание, но и не отдых: требуется консультация эксперта. А ты в этом плане широко известна.
Лицо девушки стало серьезным.
— О чем идет речь?
— Речь идет о пяти пропавших девочках.
Мила слышала об этом из краткого обзора теленовостей.
— Но почему я? — спросила она.
— Похоже, что есть еще и шестая, но кто она — неизвестно…
Девушке хотелось услышать еще какие-нибудь подробности, но Морексу, очевидно, решил, что их беседа подошла к концу. Он снова заторопился, ограничившись тем, что протянул Миле папку, которой одновременно указывал ей на дверь.
— Там внутри еще и билет на поезд.
Мила взяла папку и направилась к выходу. Но прежде чем покинуть комнату, она снова обернулась к сержанту:
— Значит, Присцилла?
— Ну да.
4
The Piper at the Gates of Daun от 1967 года. A Saucerful of Secrets от 1968 года.
Ummagumma вышла в 1969 году как саундтрек к фильму More. В 1971 году появился Meddle. Но еще раньше был другой… Тот, что вышел в 1970 году, он знал это совершенно точно, правда, не помнил его названия. А обложку помнил. Ту самую, с коровой. Черт возьми, как же она называлась?
«Мне нужно заправиться», — подумал он.
Индикатор топлива указывал на пустой бак, и лампочка, перестав моргать, окончательно стала красной.
Но мужчина ни за что не хотел останавливаться.
Он провел за рулем уже более пяти часов, преодолев почти шестьсот километров. Несмотря на огромное расстояние, отделявшее его от того ночного происшествия, лучше ему от этого не становилось. Его руки лежали на руле. От напряжения болели мышцы шеи.
Он на мгновение обернулся.
«Не думать об этом… только не думать об этом».
Стараясь отвлечься, он принялся восстанавливать в памяти знакомые и успокаивающие нервы факты. В последние десять минут он полностью сосредоточился на дисках группы «Пинк Флойд». А в течение четырех предшествовавших этому часов вспоминал названия своих любимых фильмов, игроков хоккейных команд трех последних сезонов, страстным болельщиком которых он был, а еще имена своих старых школьных друзей и даже учителей. Так он добрался до госпожи Бергер. Кто знает, что теперь с ней стало? Как бы ему хотелось ее увидеть! Все, что угодно, только бы подальше от этой мысли. И вот теперь в его мозгу засел этот пустяковый альбом с коровой на обложке!
Эта мысль снова вернулась.
Ему непременно нужно было отогнать ее прочь. Отправить в самый дальний угол мозга, ведь он уже неоднократно это проделывал. В противном случае он начинал усиленно потеть, иногда от отчаяния и плакать, что, впрочем, длилось совсем недолго. Страх снова, словно тисками, сжимал его желудок. Но он заставлял себя не терять присутствия духа.
Atom Heart Mother!
Вот название диска. На мгновение он почувствовал себя счастливым. Но это ощущение оказалось недолговечным. В его положении достаточно пустяка, чтобы почувствовать себя счастливым.
Он снова обернулся.
И опять: «Нужно заправиться».
Временами из находившегося у него под ногами коврика вырывался застоявшийся запах аммиака, напоминавший о том, что прежде он не смог сдержаться и напустил в штаны. Начали болеть мышцы ног, занемели икры.
Ненастье, почти всю ночь напролет бушевавшее на автостраде, уходило за горы. На горизонте еще виднелись зеленоватые всполохи, когда по радио диктор передавал очередную сводку погоды. Уже совсем немного оставалось до рассвета. Часом раньше он миновал будку платного въезда и помчался по автостраде, оплатив за проезд. На тот момент его главной целью было ехать вперед, только вперед.
Согласно полученным в письме инструкциям.
На какое-то время он позволил себе отвлечься. Но, так или иначе, мысленно снова возвращался в ту ночь.
Днем раньше около одиннадцати часов утра он подъехал на машине к отелю «Модильяни». Весь день он занимался своей представительской работой в городе, а затем вечером, как и было предусмотрено, поужинал с некоторыми клиентами в бистро своей гостиницы. В одиннадцать часов он вернулся в номер.
Закрыв дверь, он, стоя перед зеркалом, первым делом ослабил галстук. И в этот момент отражение вернуло ему вместе с его вспотевшим лицом и налитыми кровью глазами истинное обличье его наваждения. Такое случалось только тогда, когда его вожделение одерживало верх.
Глядя на себя, он продолжал в изумлении задаваться вопросом, как ему на протяжении всего этого вечера удавалось так хорошо скрывать от сотрапезников истинную природу своих мыслей. Он беседовал с ними, выслушивая банальные истории о гольфе, о слишком придирчивых женах, смеясь над скучными репликами о сексе. Но в своих мыслях он был совсем далеко. Он предвкушал тот момент, когда, вернувшись в свою комнату и ослабив узел галстука, позволит себе выпустить наружу, выплеснуть вместе с потом на лицо этот кислый спазм, застрявший в горле, этот лихорадочный вздох и предательское выражение глаз.
Истинное лицо, скрытое под маской.
В запертом пространстве своей комнаты он мог наконец дать волю этой прихоти, сдавленной в груди и в штанах, при этом внушавшей ему опасения, что он не выдержит и лопнет от переизбытка напряжения. Но он смог сдержаться.
Потому что, должно быть, ушел оттуда достаточно быстро.
Как всегда, он клялся самому себе, что это в последний раз. Как всегда, это обещание повторялось и до и после. И как всегда, оно бралось назад и все начиналось сначала.
Он вышел из отеля в полночь, в состоянии высшей степени возбуждения. Придя намного раньше времени, он стал бесцельно прогуливаться по городу. В тот день, в перерывах между делами, он произвел осмотр мест преступлений, чтобы удостовериться, что все идет по плану и затруднений не возникнет. Он готовился в течение двух месяцев, заботливо ухаживая за своей «бабочкой». Ожидание — истинное предвосхищение любого удовольствия. И оно нравилось ему. Он старательно подготовил все детали, потому что именно они выдавали остальных. Но с ним такого не случится. С ним никогда этого не случалось. Даже сейчас, после обнаружения кладбища рук, ему следовало предпринять еще кое-какие меры безопасности. Город наводнен полицией, и складывалось впечатление, что все были начеку. Но он оказался непревзойденным в умении становиться невидимым. Ему нечего было бояться. Нужно только расслабиться. Недалеко отсюда он видел на бульваре «бабочку», в условленном днем ранее месте. Он всегда боялся, что они могут передумать, что-то в части их рассуждений пойдет вопреки его ожиданиям. Тогда он станет печальным, его одолеет траурная грусть, и на то, чтобы прогнать ее, потребуется не один день. И что самое плохое — это невозможность спрятаться. Но он продолжал твердить себе, что и на этот раз все должно пройти гладко.
