Решив, что в первый раз он был просто слишком расстроен,
Норрек снова попробовал снять перчатки. Надо изучить их повнимательнее. Однако,
опустив глаза, он сделал ещё одно ужасающее открытие.
Кровь замарала не только перчатки, но и панцирь нагрудника.
И, что ещё хуже, при ближайшем рассмотрении обнаружилось, что кровь не просто
случайно забрызгала латы, а покрыла их почти целиком.
И вновь он содрогнулся. Поспешно вернувшись к перчаткам,
старый боец искал какой-нибудь замок, застёжку, хотя бы насечку, держащую
железо. Ничего. Совсем ничего. По идее, перчатки должны были соскользнуть на
землю при малейшей встряске.
Доспехи. Если нельзя снять перчатки, он уж точно справится с
остальными частями лат. Пряжки — вот они, и даже перчатки наверняка не создадут
проблем с раскреплением. Правда, на некоторых щитках никаких застёжек не видно,
но их скорее всего мастерили так, чтобы они легко спадали сами…
Наклонившись, Норрек начал с ноги. Сперва он ощупал пряжку,
затем увидел, как лучше совладать с нею. С величайшей осторожностью солдат
открыл замочек.
А тот немедленно защёлкнулся снова.
Солдат повторил свои действия — и получил тот же результат.
Норрек выругался и взялся за застёжку в третий раз.
На этот раз она даже не подалась. Ещё несколько попыток с
другими замочками окончились ничем. Более того, когда он попробовал наконец
стянуть сапоги — это несмотря на холод! — они, как и перчатки, сползли лишь
чуть-чуть и отказались двигаться дальше.
— Но это же невозможно…— Норрек дёрнул сильнее, но снова
безо всяких видимых результатов.
Безумие! Это же всего лишь перчатки, куски железа, и пара
старых потрёпанных сапог! Они должны сниматься!
Отчаяние Норрека росло. Он был обычным человеком, верящим,
что солнце восходит по утрам, а луна светит в ночи. Птицы летают, рыбы плавают.
Люди носят одежду — но одежда никогда не носит людей!
Он взглянул на окровавленные ладони.
— Чего ты хочешь от меня? Чего ты хочешь?
Ответа, говорящего о его мрачной участи, не последовало. И
латные перчатки не стали вдруг рисовать слова и символы на земле. Доспехи
просто не отпускали своего нового носителя.
Разрозненные образы жуткого конца его товарищей вновь закружились
в сознании Норрека, не давая сосредоточиться на чём-то конкретном. Солдат
молился: умолял их покинуть его, но чувствовал, что страшные картины теперь
будут сопровождать его вечно.
Ладно, пусть ему не избавиться от ночных кошмаров, но ведь,
возможно, он ещё способен что-то сделать с проклятой железной одёжкой. Фаузтин
был колдуном, пользующимся известной славой, но даже Вижири признавал, что есть
множество профессионалов, куда более умелых и знающих, чем он.
Норреку надо всего лишь отыскать кого-нибудь из них.
Он посмотрел на восток, затем на запад. На востоке не ждало
его ничего, кроме высоких зловещих гор, в то время как запад, казалось, давал
немного больше простору. Конечно, Норрек понимал, что его предположения,
возможно, и неверны, но он решил, что это лучшая из имеющихся возможностей и
стоит направиться именно на запад.
От сырости и леденящего ветра он уже продрог до костей, так
что предпочёл поскорее начать своё путешествие. Весьма вероятно, что он умрёт
от истощения, ещё даже не добравшись до тор, но что-то внутри него говорило,
что этого не случится. Доспехи Бартука завладели им не для того, чтобы вот так
просто дать загнуться посреди этой глуши. Нет, у них на уме что-то другое,
что-то, что со временем даст о себе знать.
Норрек не слишком ждал этого откровения.
Солнце скрылось за облаками, затянувшими все небо, и стало
ещё холоднее. В воздухе висела влага. Тяжело дыша, Норрек упрямо толкал себя
вперёд. До сих пор ничто не указывало на то, что он движется в нужном направлении.
Измотанный ветеран думал, что он наверняка шагает в прямо противоположную
сторону от той, куда бы следовало идти. Ведь какое-нибудь горное королевство
могло раскинуться за ближайшей грядой на востоке.
Однако эти мысли, пусть и невесёлые, помогали Норреку не
свихнуться окончательно. Каждый раз, когда он отвлекался, его сознание
неизменно возвращалось к гробнице и тому ужасу, частью которого он был. Лица
Фаузтина и Сэдана преследовали его даже сейчас, в воображении Норрека они
осуждающе смотрели на него из полумрака.
Но они мертвы, и, в отличие от Кровавого Полководца,
таковыми и останутся. Лишь чувство вины Норрека продолжало терзать его.
Около полудня он начал спотыкаться. До солдата, наконец,
дошло, что с тех пор, как он пришёл в себя, во рту не было ни крошки, да и
накануне ужинали они рано. Если он не планирует вскорости упасть и умереть, то
надо бы поскорее отыскать чего-нибудь съестного.
Но как? У него нет ни оружия, ни капканов. Воду можно
добыть, просто собрав снег с верхушек ближайших валунов, но с настоящей едой
дело, кажется, обстоит потруднее.
Решив, по крайней мере, утолить жажду, Норрек подошёл к
невысокому нагромождению камней, где прохлада теней не позволила растаять снегу
и льду. Он сгрёб, сколько смог, грязноватых кристаллов и принялся жадно сосать
их, не заботясь о грязи и травинках, попадающих в рот вместе с желанной влагой.
Через пару секунд в голове немного прояснилось. Сплюнув
кусочки земли, Норрек задумался, что же делать дальше. Дикие животные ему не
встречались — разве что птицы. Без лука или рогатки у него нет шансов сбить
одну из пернатых тварей. Но пища всё же необходима…
Внезапно его левая рука пришла в движение, совершенно
непроизвольно. Пальцы разошлись веером и согнулись, словно Норрек сжал
невидимый шар. Затем рука в перчатке стала поворачиваться, пока ладонь не
обратилась к ландшафту прямо перед обескураженным бойцом.
С его губ сорвалось одно лишь слово:
— Джезрат!
Почва в нескольких шагах от Норрека прогнулась. Сперва он
подумал о землетрясении, но нет, образовалась лишь небольшая трещина где-то
шесть на три футов. Остальное пространство вокруг даже не дрогнуло.
Его нос сморщился, когда из маленькой, но, несомненно,
глубокой щели поднялся зловонный дым. Воздух, которого касались ядовито-жёлтые
клубы, словно сгорал.
— Искари! Войют! — Новые слова вылетали из его рта с
неимоверной яростью.
Из трещины раздался неприятный скрежет. Норрек хотел
попятиться, но ноги не послушались его. Скрежет нарастал, перемежаясь
пронзительными животными звуками.
