Сколько бы ни составляла сумма в двенадцать драхлин на земле
Норрека, первый же взгляд на каюту дал ему понять, что с него содрали
втридорога. Даже комната в трактире выглядела намного уютнее этой каморки.
Размерами она едва ли превосходила чулан, а единственным удобством была лишь
шаткая койка, одним краем прибитая к дальней переборке. Простыни, все в пятнах,
выглядели словно куски материн, наспех оторванной от парусов, такие они были
грязные и грубые. В каюте воняло тухлой рыбой, а на полу были заметны следы
насилия. В углах под потолком висела ажурная паутина, трепещущая на сквозняке,
тянущемся из открытой двери и щелей в полу, обрамлённых зеленоватым мхом.
Зная, что выбора у него нет, Норрек постарался скрыть
отвращение.
— Благодарю, капитан…
— Каско, — фыркнул скелет. — Внутрь! Еда по склянкам!
Понимать?
— Да.
Коротко кивнув, капитан Каско оставил пассажира
обустраиваться. Вняв совету, Норрек закрыл дверь и сел на сомнительное ложе.
Неприятностей добавляло и то, что в каюте не было даже иллюминатора, а значит,
облегчения от зловония не будет.
Он пошевелил руками, потом проверил ноги. Похоже, за
сотрудничество он удостоился свободы движений, только вот надолго ли? Норрек
полагал, что на «Ястребином огне» доспехи не доставят ему много неудобств. Чего
им было ожидать — разве только что Норрек шагнёт за борт и погрузится на дно
морское? Хоть проблемы и множились, он не собирался пока сводить счёты с
жизнью, особенно таким ужасным способом. Кроме того, Норрек сомневался, что ему
удастся даже это, — доспехам он всё ещё нужен живым.
Не придумав, чем занять время, он решил попробовать уснуть.
Несмотря на вонь — а возможно, именно из-за неё, — Норрек ухитрился задремать.
К несчастью, его сны вновь оказались пугающими, ибо большей частью они даже не
были его собственными.
Опять он жил как Бартук, получая удовольствие от чудовищных
спектаклей, постановщиком которых и выступал. Поселения, не сразу признающие
его господство, пали перед его праведным гневом, а городских старейшин и всех,
сделавших неправильный выбор, топили, четвертовали, заживо сдирали с них кожу —
в назидание прочим. Вижири, пойманные на шпионаже, превратились в жуткие
канделябры, не только освещающие покои Полководца, но заставляющие дрожать даже
его демонических слуг. Бил колокол…
…выдёргивая благодарного Норрека из сна. Он заморгал, наконец
сообразив, что действительно уснул, а теперь склянки зовут на ужин. Хотя солдат
и сомневался, что здешняя еда придётся ему по вкусу, чувство голода было так
велико, что Норрек не мог больше игнорировать его. Кроме того, он не хотел
рисковать — ведь доспехи опять вызовут демонов, чтобы накормить его. Сложно
сказать, что они могут посчитать съедобным…
Закутавшись в плащ, боец шагнул наружу и увидел несколько
потасканных угрюмых людей, спускающихся в недра корабля. Предположив, что они
тоже собираются поесть, Норрек проследовал за ними в весьма ветхую на вид
кают-компанию, где и получил ломоть чёрствого хлеба и миску с подозрительным
мясом, заставившую добром вспомнить похлёбку трактирщика-грабителя.
Один взгляд на сердитую группку убедил Норрека отправиться
восвояси. Поднявшись с едой на палубу, он ненадолго задержался у перил, чтобы
вдохнуть немного свежего морского воздуха, прежде чем снова спуститься в духоту
каюты.
Ему на глаза попалась фигура, стоящая на окутанном туманом
пирсе.
Миска выскользнула из рук, варево разлилось по палубе, но
Норрек не заметил этого.
Фаузтин. Даже закутанный в балахон — это мог быть только
Фаузтин, и никто другой!
Мёртвые глаза бывшего товарища смотрели прямо на Норрека.
Даже отсюда воин видел зияющую дыру на шее Вижири.
— Дурак! — взревел за спиной Норрека Каско. — Грязь! Ты мыть
сам! Помощи нет!
Ошеломлённый ветеран через плечо оглянулся на сердитого
капитана, затем увидел пролитую похлёбку. Пара кусков мяса шлёпнулась на носок
сапога Бартука.
— Мыть! Помощи нет! Нет сегодня еды! — И Каско захромал
дальше, бормоча на своём родном языке нечто, без сомнения, унизительное для
дьявольских чужаков.
Несмотря на ярость капитана, Норрек немедленно забыл, что
остался без пищи, — его взгляд поспешно вернулся к пирсу в поисках…
Никого. Никакого мертвеца, наблюдающего за ним. Призрак
испарился — если он вообще когда-нибудь там был.
Руки тряслись; солдат, пошатываясь, подался назад, не помня
ни о чём, кроме представшего перед ним ужасного образа почти обезглавленного
Фаузтина, мёртвого Фаузтина с его пустыми осуждающими глазами…
Забыв о категорическом требовании капитана Каско убрать
грязь с палубы (подходящее слово для мерзкого варева), Норрек поспешил в свою
каюту, захлопнул за собой дверь и не осмеливался даже вздохнуть, пока снова не
рухнул на койку.
Он проиграл битву. Призрак колдуна — первый очевидный знак
этого. Норрек проиграл битву за свой рассудок. Ужас, через который ветерану
довелось пройти к проклятых доспехах, наконец, уничтожил последние преграды,
защищавшие его разум. Теперь наверняка путь к полному безумию будет короток.
Теперь наверняка у него нет надежды спастись.
Теперь наверняка наследство Бартука потребует не только его
тело, но и душу.
Усталая Кара Ночная Тень осматривала жалкий маленький
портовый городок с некоторым отвращением. Привыкшая к красоте лесных дебрей и
бережно проложенным по ним тропам, она находила, что этот порт Ги Кул провонял
множеством немытых тел и слишком погряз в поклонении материальным ценностям.
Как колдунья Кара понимала, что прижизненные деяния определяют существование
после смерти, и считала, что оба аспекта заслуживают того, чтобы человек
подходил к ним достойно. Но в том, что она увидела здесь за несколько минут,
достойного было мало.
Потребовались большие усилия, чтобы попасть сюда так быстро,
усилия, измотавшие её физически и духовно и весьма истощившие магию. Каре
страшно хотелось спать, но поскольку она не вполне понимала, почему оказалась
именно здесь, ей нужно было хотя бы осмотреть территорию, и тогда ответы,
возможно, найдутся сами собой.
