Моргая налитыми слезами глазами, он попытался
сосредоточиться на голосе, женском голосе. Неужели призрак Галеоны явился
позвать его присоединиться к ней в смерти?
— Норрек Вижаран!
Нет… Голос другой, моложе, но властный. Ему удалось немного
повернуть голову, хотя любое движение оборачивалось для него пыткой. То ли
далеко, то ли близко стояла смутно знакомая женщина, бледная, с чёрными, как
смоль волосами, тщетно пытаясь дотянуться до него из чего-то вроде прозрачного
дверного проёма на вершине очередного лестничного пролёта. За ней виднелась
другая фигура, мужская, с длинными растрёпанными волосами и бородой, белыми как
снег. Старик выглядел подозрительным, любопытным и испуганным одновременно. И
казался ещё более знакомым, чем женщина.
А значит, это могла быть только одна персона.
— Горазон? — выдохнул солдат.
Одна из рук в латных перчатках немедленно взлетела, перчатка
на ней полыхала магической яростью. Доспехи Бартука реагировали на имя — и не с
удовольствием. Норрек ощущал, как внутри него формируется заклинание — то,
после которого смерть Галеоны покажется безмятежной кончиной.
Нот словно в ответ на движение доспехов, раздался ужасный
стон, словно само здание обиделось на увиденное. Горазон и женщина внезапно
исчезли, лестница повернулась, и возникла новая стена. А Норрек обнаружил, что
стоит в сводчатом зале с высокими колоннами, выглядящем так, будто в нём только
что закончился грандиозный бал. Но и он быстро преобразился.
Неважно, что это за комната, неважно, куда делись женщина и
Горазон, — доспехам было всё равно. Изо рта бойца вырвалось ещё одно
заклинание, и из руки вылетел шарик расплавленной лавы, взорвавшийся через
мгновение, ударившись о ближайшую стену.
Стон превратился в рёв.
Святилище вздрогнуло. Зловещие силы швыряли Норрека из
стороны в сторону. Кроме того, он обнаружил, что не только воздух сгустился
вокруг него — придвинулись и стены, и потолок, и даже пол поднялся.
Норрек вскинул руки, теперь уже, очевидно, его собственные,
в последней тщетной попытке противостоять смыкающимся стенам.
Еда была великолепной, Каре такая и не снилась, даже капитан
Джероннан не кормил её так. Впрочем, если бы она не была пленницей сумасшедшего
мага, она получила бы от пищи куда больше наслаждения.
Во время трапезы колдунья при всяком удобном случае пыталась
вытянуть из седовласого колдуна хоть что-то разумное, но получала от Горазона
лишь невнятный лепет и противоречивую информацию. Сперва он заявил, что случайно
обнаружил Тайное Святилище, — легенды говорили о нём как о гробнице Горазона, —
потом сообщил Каре, что сам создал все это с помощью могущественной магии. Ещё
Горазон сказал своей пленнице, что пришёл в Аранох изучать сходящиеся там
потоки духовной энергии, кружащиеся над городом. Даже она слышала, что маги в
этом краю способны собирать мистическую энергию куда лучше, чем в других точках
мира. Однако затем он с великим трепетом открылся, что сбежал на эту сторону
морей из страха, что наследие его брата настигнет его.
Постепенно Кара начала ощущать, что говорит с двумя разными
людьми — одним, который действительно был Горазоном, и другим, только думающим,
что он Горазон. Девушка могла разве что представить, через какие ужасные
испытания пришлось пройти брату Бартука, особенно в чудовищной войне против
своего ближайшего кровного родственника, да и последующие века уединения
раскололи его и без того хрупкий разум. В Каре поселилось даже некоторое
сочувствие к его состоянию, но она ни на миг не забывала, что этот безумный
колдун не только держит её в своём подземном лабиринте против её воли, но и то,
что в своё время магия его была столь же черна, как и чары Бартука.
Кара заметила ещё кое-что, тревожащее её не меньше, чем
повреждённый рассудок хозяина. Тайное Святилище действовало не просто как
строение, продукт гигантской силы Горазона. Девушка, могла бы поклясться, что
это здание обладает разумом, что оно само — отдельная личность. Иногда она
видела, как комната вокруг неё слегка меняется, стены двигаются и даже
обстановка преображается. Ещё Кара обратила внимание, что непостоянны и стол, и
еда. Более того, когда колдунья пыталась перевести беседу на Бартука, в
помещении начинала сгущаться странная тьма — словно само жилище хотело пресечь
скользкую тему.
Когда они закончили трапезу, Горазон немедленно принялся
торопить девушку. Здесь, в своём убежище, он не бубнил больше о том, что
«кругом столько зла», но его мутные глаза всё же смотрели на все с опаской.
— Надо быть осторожными, — бормотал Горазон, поднимаясь. —
Во все времена надо быть осторожными… идём… много дел…
Не обращая внимания на постоянные предостережения старика,
Кара встала — и увидела столь поразительное зрелище, что ненароком опрокинула
кресло.
Из стола выросла рука, полностью сотворённая из еды. Рука,
подхватившая её пустую тарелку и утащившая её в стол. В то же время
материализовались и другие руки, каждая взяла какой-то предмет и аккуратно
убрала его — туда же. Обескураженная Кара попятилась и обнаружила, что не
слышала, как её кресло ударилось об пол только потому, что два поднявшихся из
мраморного пола у самых её ног отростка поймали кресло прежде, чем оно упало.
— Идём! — позвал Горазон сварливо. Кажется, поразительные
руки отнюдь не произвели на него впечатления. — Нет времени, совсем нет
времени!
Столовая очищала сама себя, а старик повёл девушку вверх по
лестнице к полированной дубовой двери. За ней оказался ещё один пролёт
ступеней, на этот раз уходящих вниз. Несмотря на то что юной тёмной волшебнице
очень хотелось задать вопрос, куда это они идут, она молча следовала за
Горазоном, остановившимся у очередной двери, которая, казалось, должна была
снова привести в просторную залу. И лишь когда старик распахнул створки и
вместо столовой их встретил кабинет колдуна, Кара невольно выпалила:
— Это невозможно! Этой комнаты тут быть не должно!
Чародей взглянул на неё так, словно это она сумасшедшая.
— Естественно, она тут! В конце концов, я же шёл сюда! Какая
глупость! Если ты ищешь комнату, она должна быть именно там, где ты хочешь,
знаешь ли!
— Но…
