— Да.
— С нами все в порядке, — сказал Шон. — Можешь оставаться на месте. Мы тут все живые и здоровые.
МИТЧ двумя часами позже поехал один на «либерти», хотя Трев и пара телохранителей следовали за ним на мотоциклах, чтобы уберечь его от фотографов. Образовался странный неторопливый кортеж: Митч держался за телохранителями, а за ним следовали папарацци. Они спустились по Робин-стрит и затем по Алтама-авеню, миновали аллею для боулинга и чертово колесо. Митч резко свернул на Колсон-стрит. Телохранители притормозили свои мотоциклы, чтобы перекрыть путь фотографам, а Митч нажал на газ, быстро сделал поворот и вылетел на Кейт-стрит, а затем на Хабершем.
И внезапно оказался совершенно один. Он стряхнул всех.
В памяти у него всплыли строчки из Писания: «Если твоя грешная натура контролирует твой мозг, то это значит смерть». Но похоже, эта сентенция не годилась. «Но если тебя контролирует Святой Дух, то это значит жизнь и покой». И это не подходит. Мысли его беспорядочно метались. Он проехал Арби и «Дешевую обувь» и свернул на стоянку у Глин-Плейс-Мелл.
И остался сидеть. Через две минуты к машине подошла какая-то фигура. Это был Ромео. Он сел рядом с Митчем, захлопнул дверцу и сказал:
— Расстегни рубашку.
Митч исполнил ее приказание. Ромео приклеил микрофон к его груди и передатчик к спине. Этого ублюдка била дрожь, пока он работал; у него был совершенно убитый вид. Не будь он таким убогим подонком, Митч мог бы даже пожалеть его.
Через несколько минут Ромео открыл свой лэптоп, чтобы проверить связь. Митч неотрывно наблюдал за ним, пока тот не цыкнул:
— Что ты уставился?
Митч отвел взгляд.
— Извини.
И он услышал из лэптопа эхо своих слов «Извини».
Ромео послал в эфир вопрос:
— Ты можешь нас слышать?
Из компьютера ответил голос Шона:
— Да. Эй, Митч!
— Привет.
— Как ты думаешь, Митч, — сказал Шон, — мы боимся перебить твою семью? Ты знаешь, что, если ты облажаешься, все умрут.
— Да.
— Если ты хоть на секунду замнешься.
— Я знаю.
— Так что пообещай мне, что ты не подведешь нас.
— Я не подведу.
— Скажи своей жене, потому что она сейчас рядом со мной.
— Я не подведу вас.
— Иисусе. Да назови ее по имени.
— Пэтси, я не подведу вас.
— Скажи своей дочери.
— Тара, я не подведу вас.
— Скажи своему сыну.
— Я не подведу вас, Джейс.
— Отлично. Мы все хотим, чтобы ты знал — мы каждую секунду будем рядом с тобой.
БАРРИС явился на место встречи в 2:27. Он понимал и всю трудность своей задачи, и то, что он далеко не самый умный коп на свете, — но, кроме того, выбираясь из машины, выпрямляясь и разгибая ноющую спину, он верил, что очень хорошо подходит для этого дела.
Но, заходя внутрь и минуя большое стеклянное окно, он увидел свое отражение. О господи. До чего неуклюжий пузатый неудачник. Складки на боках выпирали, как у клоуна. Растительность, что виднелась в распахнутом вороте, напоминала волосы на лобке. А эти челюсти! И какого черта он не в форме? По крайней мере, она вызывает хоть какое-то уважение. Но вместо этого он предпочел надеть какую-то уродливую цветастую рубашку, которую Барбара подарила ему на Рождество двадцать лет назад. В свое время она считалась модной, но сейчас он напоминал клоуна из Полинезии.
Ладно. Оставим эти проблемы в покое. Все равно ни от одной из них не избавиться. Просто делай свое дело.
Митч уже был на месте, ждал в нише. Когда он увидел Барриса, то стал подниматься, но Баррис махнул ему, чтобы он сидел:
— Сиди, Митч. Ну, как ты?
— Я в порядке.
— Вот в это я верю, — сказал Баррис, стараясь придать разговору непринужденный характер. Он втиснулся в нишу. — Похоже, твоя жизнь решительно переменилась, не так ли?
— Вроде да, — согласился Митч.
— Ты все еще занят с головой?
— Не совсем.
— Эти телевизионщики — они, наверно, здорово тебе докучают?
— Как тебе сказать…
Подошла официантка. Они оба заказали кофе.
— Ты продолжишь заниматься своим бизнесом?
— Не знаю, что еще я могу делать.
— А что, если прикупить землю для выращивания перепелок?
— Это идея.
— Пара тысяч акров могут очень пригодиться.
— Н-н-ну…
Митч старался быть сдержанным и немногословным. Он нервно теребил верхнюю пуговицу рубашки.
Вот теперь пришло время. Давай. Внимательно наблюдай за ним, особенно за пальцами, и приступай к делу.
— Митч, я хотел бы поговорить с тобой о Шоне Макбрайде.
На мгновение пальцы застыли. Хотя это было беглое впечатление: они было вцепились в рубашку, а потом рука расслабилась. Когда он заговорил, голос звучал достаточно спокойно:
— Что я могу сказать тебе, Баррис?
— Ну, для начала… Был ли Шон Макбрайд с тобой, когда ты покупал тот лотерейный билет?
— Ты хочешь сказать — был ли он со мной в магазине? Нет.
— А где же он был?
— Я думаю, в своей машине. Я предполагаю, что он решил вернуться в свой мотель. Я пригласил его к обеду, чтобы познакомить с Пэтси и моими детьми. Он очень изменился. Я испытывал гордость. Тебе стоило бы увидеть человека, которым он был, — и как он изменился сейчас. И мне приятно думать, что, может быть, я что-то сделал для него.
Каким потоком из него лились все эти слова. Как гладко он излагает.
— Я думаю, что это большое дело, — продолжал он. — Этот парень просто переполнен любовью. Когда он сказал, что собирается раздать все эти деньги, он в самом деле имел это в виду. Боже! Он нашел меня, чтобы поблагодарить за любезность, которую я оказал ему три года назад. А затем мы на пару выиграли лотерею. Можешь говорить все, что хочешь, но я думаю, что во всем этом видна длань Божья. Она должна быть.
Баррис чувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Он задумался. Он не может использовать эту возможность. Не может. Он имеет дело не с каким-то голливудским актером. Это сын Нелл, который пережил настоящее духовное перерождение, каждую неделю ходит в церковь, а по средам — к «Львам Иуды», и, ради всего святого, как он может нести такую ложь и при этом смотреть ему в глаза, и не запнуться ни в одном слове. Объяснение одно: все, что он говорит, — чистая правда.
«О Иисусе. Ладно, в таком случае я ему выложу все на стол».
