ТАРА заметила, как он на нее смотрит. Ее это не удивило: она знала, что Шон хочет ее. Он же похотливый ублюдок; так что в этом нового?
Но тем не менее этот взгляд вызвал у нее дрожь, и к этому она не была готова. Острый укол наслаждения в желудке, пониже грудной клетки. Она осознала, что идет на носках и слегка выгибая спину, как бы показывая свою фигуру. Это испугало ее. «Я демонстрирую себя ему — этому самодовольному чудовищу? Я хочу, чтобы он смотрел на меня? Почему?»
Она вытащила на берег свой конец сети. Нелл дала ей сигнал, и они одновременно бросили шесты. Затем, присев на корточки, приступили к работе, бросая свою добычу в ведро. Ветер с берега усилился. В ушах у Тары ревел прибой. Она подумала: «Но ведь я знала, что это случится, не так ли? Я недавно чувствовала такую дрожь, и теперь все это дало о себе знать внутри меня — и что мне с этим делать?
Думай! Он угрожает убить всех, кого ты любишь. Он свинья. Чудовище. Вот и подумай об этом. Всех, кого ты любишь. Гребаный ублюдок. Дерьмо, да что же это делается со мной, что я хочу его внимания? Откуда это взялось? Я должна прекратить это, и немедленно. Кончать с этими чувствами».
Но на самом деле, думала она, выпутывая клешни краба из сети, что в этом плохого?
«Ну допустим, мне нравится, как он смотрит на меня? Допустим, это дает мне легкое извращенное наслаждение? Ну и какого черта! Никто не знает об этом — а после того, как его арестуют, всему придет конец. Когда наконец его и его психованного спутника казнят, когда я впервые почувствую запах его плоти и когда увижу, как по ветру развеют черный пепел его праха, все так или иначе кончится — так чего ради расстраиваться из-за редких приливов сексуальности в его присутствии? Я устала. Он пугает меня так, что я слетаю с катушек. У меня что-то путается в голове. Но об этом никто не узнает».
РОМЕО чувствовал себя таким одиноким, так тосковал по дому, что с трудом держал рулевое колесо. Он потерял Клода. Он потерял Тесс. Он зашел повидаться с ней в бар «ВИП», но в воскресенье он был закрыт. По 17-й он поехал на север, мимо Хевен-Вью и бывшей плантации, пока не добрался до магазина запчастей Чэнси. Он подъехал и остановился. Подошел к дверям и постучал. Ему ответил симпатичный паренек к темных очках.
— Это ты Арройо? — спросил Ромео.
— Ну да.
— Я слышал, что ты здесь занимаешься подвешиванием тела.
— Кто тебе это сказал?
— Тесс.
— Что за Тесс?
— Она была твоей подружкой, и ты должен ее знать.
— Ты имеешь в виду Тесс Реналди?
— Я имею в виду девушку-миссионера.
— Ну да. Она не была моей подружкой.
— Ты знаешь, где она?
— Мгм…
— Это словно быть распятым?
Арройо пожал плечами:
— Что-то вроде. Хочешь попробовать?
— Как-нибудь в другой день, — сказал Ромео.
Но он знал, что никогда на это не решится. Какой смысл испытывать дополнительную боль плюс к той, что жизнь уже преподнесла ему? Он пришел только за тем, чтобы с кем-то поговорить. Но пообщаться он хотел с Тесс, а не с этим долбаным ублюдком. Он поехал обратно в город.
БАРРИС пришел в участок, чтобы начать свою смену. Но когда он проходил мимо диспетчера, Роуз Пэтчли выглянула из своей рабочей ячейки и сказала ему, чтобы он зашел к лейтенанту.
Кабинету лейтенанта было лет сто, и потолок в нем достигал шестнадцати футов. Пахло древним лаком, штукатуркой и истлевшими полицейскими досье, дерьмом термитов и напластованиями поколений табачного дыма. Баррису никогда не доводилось заходить сюда. Лейтенант был толст, двигался неторопливо и был почти одних лет с Баррисом, хотя помнил гораздо больше его. Он любил поговорить. Вы тонули в его речах. Можно было зайти, чтобы обсудить небольшие тонкости в оформлении прав, а выходили вы спустя два часа с головой полной подробностей об убийстве Кэла Хамфри в 1971-м или сумасшедших указаниях шефа Макэндрю в 1980-х — и тут только вы спохватывались, что забыли даже упомянуть о том деле, ради которого приходили.
Но сегодня, стоило Баррису открыть дверь с «морозным» стеклом, как его встретил неприятный сюрприз. И дело было не в лейтенанте, перед которым он предстал. Здесь был и шеф.
— Привет, капрал.
Он в мрачном настроении. И глаз подергивается.
— Добрый день, шеф.
— Догадываешься, кто звонил мне сегодня, капрал?
— Сэр, я просто не знаю.
— Митч Ботрайт звонил мне.
— Ага.
— Да. И он удивлялся, какого черта ты пристал к нему в церкви.
Господи. Лучше всего понурить плечи. Как можно ниже, стать серым как мышка.
— Видите ли, сэр. Я просто…
— Ты докучал ему в церкви? Не мог дождаться, пока окончится служба?
— Ну, я действительно ждал, да, сэр, но…
— Он рассказал мне, что ты обратился к нему прямо в церкви. Прости, он что, такой большой лгун? Вот уж не подумал бы, что Митч Ботрайт такой большой лжец.
— Сэр, если бы я мог объяснить… Я действительно подошел к нему в церкви этим утром…
— Думается мне, ты сказал, что не делал этого.
— Я подошел после службы. Так что, если он говорит…
— На глазах трехсот прихожан ты стал приставать к этому человеку…
— Я говорил с ним с глазу на глаз, сэр.
— Капрал! — Грубо и резко, словно отчитывает непутевого мальчишку. — Вы намерены весь день перебивать меня?
— Нет, сэр.
— Я пытаюсь задать вам вопрос.
— Да, сэр.
— Я пытаюсь спросить у вас, капрал, почему вы не могли дождаться, пока мистер Ботрайт направится домой?
— Домой? Видите ли… Вокруг были все эти люди. Фургоны с телевидения и все такое. Я не хотел привлекать внимания…
— Вы не подумали воспользоваться телефоном?
— Дело, которое я хотел обсудить с ним, имело деликатный характер.
— Деликатный? Он сказал, что вы учинили ему допрос с пристрастием.
— Я не допрашивал его.
— Ах, нет?
— Нет, сэр. И разговаривали мы не в церкви. Я договорился встретиться с ним попозже в «Доме встреч».
— Я все знаю, капрал. Меня проинформировали об этом факте. Я думаю, это ужасно. Это серьезная полицейская работа — проводить допрос вне церкви. Очень тонко. Хотя, как я понимаю, «Дом встреч» в самом деле является вашим любимым местом для «деликатных» допросов?
— Ну, я так не считаю…
— Прошу не перебивать. Митч Ботрайт сказал, что вы дали ему уйти, да? Он сказал, что вы выдвинули против него обвинения, а сами были даже не в форме и действовали несколько неуравновешенно, сказал он, и вы были…
