«Успокойся, кроме тебя, в доме никого нет», — сказала она себе, хотя ее сердце испуганно колотилось, а по спине пробежал озноб. И пусть ее глаза ничего не увидели; не отпускало ощущение, что кто-то… или что-то… находится совсем рядом.
Вначале медленно, а затем бегом она преодолела расстояние, отделяющее ее от входа, выключила свет и почти в то же мгновение выскочила за дверь и захлопнула ее за собой. Тусклое освещение на площадке показалось ей уютным и приветливым. Она с удивлением отметила, что больше не ощущает холода, который словно остался внутри странной комнаты.
Дрожащими руками Николь взялась за торчащий из замка ключ. На этот раз он повиновался ей с первой же попытки. Услышав знакомый щелчок, девушка испытала безмерное облегчение. Видимо, то, что ее так напугало, — что бы это ни было на самом деле, пусть даже ее собственное воображение, — осталось внутри.
Она прислонилась к стене, глубоко вздохнула и на мгновение закрыла глаза. Затем она начала медленно подниматься по лестнице.
Когда настало время ложиться спать, ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы выключить свет. Хотя рассудок говорил ей, что всему, что с ней произошло, можно найти объяснение, она не могла забыть пережитых ощущений. А больше всего ее беспокоило то, что комната в подвале оказалась абсолютно пустой. Этого просто не могло быть. «Туда я сложила всякое старье… и еще книги и вещи сына», — опять услышала она.
Наверное, Татьяна решила сдать все это на мебельный склад. Но зачем? И прежде всего, когда? Николь отлично помнила, что эти слова мадам Барбье произнесла в тот день, когда она переехала в свою новую квартиру. Была суббота, а через два дня хозяйка уехала. Значит, она это сделала в воскресенье, когда Николь ездила к родителям. А может, и позже. Как бы то ни было, Николь в это время просто не было дома.
Добравшись до кухни, она приготовила себе ужин, села за стол, но обнаружила, что не хочет есть. Все это было… так странно. Ее затылок немел от того, что на нее кто-то смотрит. Она поднялась к себе, заперла на ключ дверь квартиры и на задвижку дверь спальни. Ей все еще было очень страшно.
И лишь много позже, когда Николь уже лежала в постели и в открытое окно смотрела на усеянное звездами небо, она почувствовала, что успокаивается. Наконец девушка уснула. Засыпая, она решила, что завтра поговорит с Мари. Быть может, домработница сможет ей что-то объяснить…
В эту ночь ей опять приснился зал с колоннами. Она ощутила тот же холод, который окружил ее в чулане, и на какое-то мгновение оба помещения соединились в ее сознании. Как и в предыдущих снах, детали оставались нечеткими. Лишь черный предмет по-прежнему был там. Он парил перед ней, неподвластный силе земного притяжения, и ее рука сама к нему тянулась. Николь чувствовала, что должна взять его и унести с собой; что-то нашептывало ей, что «это» уже очень давно ее ожидает.
Она проснулась, ощущая безмерную усталость и еще долго, свернувшись клубочком, лежала в постели, прежде чем, собравшись с силами, взглянула на часы. Было почти одиннадцать, и ее удивило то, что она так долго спала, но ни мозг, ни тело не успели отдохнуть. Нужно было торопиться, ведь сегодня она пообещала родителям провести на ферме целый день. Сделав над собой усилие, она села в постели. И тут же, сидя на кровати и нащупывая ногами подаренные мамой тапочки, она расплакалась.
Николь плакала тихо, почти бесшумно. Слезы словно лились из глубины ее души, и, казалось, никогда не прекратятся. Николь даже не закрыла руками лицо, и слезы беспрепятственно текли по щекам. Ей было отчаянно жаль себя. Она ненавидела преследующие ее бесконтрольные сны и видения. Она уже жалела о своем полном одиночестве, к которому так стремилась.
Как никогда остро Николь ощутила потребность в поддержке, на которую способны только самые близкие люди. В этот момент ей захотелось снова стать маленькой девочкой и уткнуться лицом в мамину шею, чувствуя защиту ее теплых рук…
Продолжая плакать, она сунула ноги в шлепанцы и поплелась в ванную. Небо за окном впервые за много дней было затянуто тучами.
22
22 Париж, 2000 год
— Все идет по плану. Мозг женщины очень податлив, через несколько дней она будет в нашей власти.
— Мы можем быть уверены в том, что она выполнит наши приказания?
— Да. Пока она спала, мы проделали некоторые опыты и практически не встретили сопротивления.
— Бодрствующее и спящее сознание — это не одно и то же.
— Конечно, и все же мы уверены, что проблем не будет. Мы сможем в этом убедиться, когда начнем внушать ей приказы в состоянии бодрствования. Музей — отличное место для подобных опытов.
— Да… — его губы улыбались, хотя желтые глаза оставались бесстрастными. — Ее аура уже не отличается от аур обычных людей. Кроме того, она очень умна, и это облегчает нашу задачу.
— Она пережила небольшой нервный срыв. Ее беспокоят видения и сны, которые мы посылаем. Ей кажется, что они ее преследуют.
— И что же?
— Небольшой отдых. А потом мы внушим ей мысль о том, что все эти видения — полная чепуха. Тогда они будут вызывать у нее досаду, а не страх.
— Действуйте осторожно. Человеческий мозг очень слаб. Мы не имеем права на ошибку.
23
Париж, 2000 год
В понедельник, около половины одиннадцатого утра, Николь наконец-то смогла вернуться к книгам по архитектуре, которые начала изучать в прошлую пятницу. Она улыбалась, устраиваясь за столом у лампы в стиле ар-деко. Несколько мгновений ее мысли были заняты исключительно Жаном Массардом и проведенным с ним вчерашним вечером.
Вскоре после завтрака молодой архитектор заехал за ней на ферму в Розуа-ан-Бри. Николь познакомила его с родителями, а потом украдкой наблюдала, как Жан ухаживает за мадам Паскаль, и улыбалась. «Теперь я понимаю, почему у вас такая красивая дочь!» — говорил молодой человек. Прощаясь, Николь поцеловала маму в щеку, и та прошептала ей на ухо:
— Он просто замечательный!
— Ты профессиональный ухажер, — сообщила Жану Николь, когда они ехали в машине, и напустила на себя мрачный вид, хотя блеск ее глаз опровергал серьезность обвинения.
— Ты имеешь в виду свою маму? Но она и в самом деле очень красивая, — он с улыбкой покосился на Николь. — К сожалению, она уже замужем… Хотя ее дочь, насколько мне известно, еще свободна.
Они целый день колесили по проселочным дорогам. Жан откинул верх автомобиля, они ехали медленно, и теплый весенний ветер ласкал их лица. Время от времени они останавливались, любовались необыкновенной красоты пейзажами и снова трогались в путь.
Уже на подъезде к Сен-Жермен-ан-Ле Жан и Николь устроили пикник на берегу Сены. Они сидели на траве, наблюдали за тем, как клонится к закату солнце, а вернувшись в машину, уже почти не разговаривали. Оба чувствовали то, что должно с ними произойти: их тела томились желанием. Это назревало несколько дней, но сегодня обрело отчетливую и определенную форму. На протяжении всего дня оно нарастало и теперь стало очевидным для обоих. Любой взгляд или прикосновение вызывали сладостное и почти болезненное томление. Выйдя из машины, Жан внимательно посмотрел на Николь.
