— Входите! — крикнула она и замерла со стопкой извлеченных из коробки книг в руках.
В комнату вошла Сюзанна Пьяже, одна из секретарш. Она улыбалась.
— Ну, Николь, поздравляю с собственным кабинетом. Теперь придется называть тебя не иначе как «доктор Паскаль». — Она огляделась. — Обстановка могла бы быть и получше, но это поправимо, — с улыбкой добавила она и пристально посмотрела на Николь.
— Да, пожалуй, ты права. Честно говоря, я об этом еще не думала, но это действительно так. Черт возьми! И как я сразу этого не заметила! Это же ужас какой-то!
Подруги расхохотались.
— Не сомневаюсь, что через пару дней здесь будет очень мило. Ты умудрилась украсить даже свой угол в библиотеке, а это было нелегко.
— У меня уже есть кое-какие идеи, — призналась Николь, расставляя книги на стеллаже.
— Вот и чудесно. И пока я не забыла… Тебя хочет видеть шеф. Он просил, чтобы ты зашла, когда освободишься.
Николь обернулась и посмотрела на подругу.
— Он не сказал зачем?
— Нет. Но я не заметила, чтобы он был чем-то недоволен, так что не волнуйся. Возможно, он хочет поделиться соображениями о том, как лучше украсить твой кабинет.
Пьер де Лайне, заместитель директора музея и начальник отдела египтологии, был высоким мужчиной лет шестидесяти с густой седой шевелюрой, оттенявшей свежую и всегда загорелую кожу. Держался он прямо, очень аристократично, что не в последнюю очередь определяли его безукоризненные манеры и умение одеваться. Но изысканная внешность была чрезвычайно обманчива. Знавшие его уверяли, что он необычайно трудолюбив. Когда шефу случалось выезжать на раскопки, он первым спускался в котлован и последним его покидал. При этом его совсем не беспокоило то, что руки покрыты пылью и грязью.
Из-за своего огромного письменного стола он внимательно изучал сидевшую напротив девушку. Николь Паскаль пыталась сохранять спокойствие, но ее нервозность выдавали неестественно застывшее тело и сжатые на коленях руки. Лайне уже привык к подобному состоянию людей, оказывающихся у него в кабинете, и объяснял его как своей высокой должностью, так и импозантной внешностью, а также, не в последнюю очередь, своим надменным видом, неизменно внушающим его подчиненным чувство неполноценности и ставящим их в весьма невыгодное положение.
Лайне это очень нравилось. В какой-то степени он частенько пользовался робостью и смущением зависящих от него людей.
Вот и сейчас он не торопился нарушить молчание и просто разглядывал девушку перед собой. Он никогда не спешил начинать разговор, зная, что чем длиннее пауза, тем сильнее беспокойство посетителя. Впрочем, сейчас им руководило не желание вывести девушку из равновесия, а искреннее любопытство.
Лайне помнил, что около трех месяцев назад, когда новенькую приняли на работу в музей, он поздравил ее со вступлением в штат его сотрудников и более практически ее не замечал. Она поступила в подчинение Рене Мартина, главного хранителя отдела египтологии, в обязанности которого и входило непосредственное общение с ней. Лайне пересекался с мадемуазель Паскаль по какому-то рабочему вопросу и запомнил, что ее высказывания показались ему тогда весьма обоснованными. Помимо этого он мало что знал о молодой сотруднице.
Но внезапно Николь Паскаль стала необычайно важной персоной, хотя это и не имело никакого отношения к ее обязанностям хранителя музея. И произошло это в сферах, в которых сам Лайне был простой пешкой. Этим-то и объяснялось его любопытство, к которому примешивалась изрядная доля уважения.
Впрочем, увиденное вполне соответствовало его ожиданиям. Перед ним сидела молодая женщина до тридцати, исполненная благоговейного трепета перед своим начальником, вполне объяснимого в данных обстоятельствах. Она была небольшого росточка (метр шестьдесят или около того). Лайне отметил ее необычайную привлекательность: чистая кожа, точеные черты лица и густые темные волосы. Однако самым удивительным в ее внешности были прекрасные зеленые глаза, неотрывно устремленные на него. Лайне почувствовал ее необычайную внутреннюю силу, на несколько мгновений ошеломившую и оглушившую его своим напором.
— Итак, мадемуазель Паскаль, — начал он, усилием воли отводя глаза в сторону, — прежде всего хочу высоко оценить вашу работу. — Он опять сделал над собой усилие и посмотрел ей в глаза. — Сколько вы у нас работаете? Три месяца?..
— Да, три месяца и четыре дня. — Пьер Лайне обнаружил, что и улыбка у нее ослепительна. — И вы себе не представляете, как мне приятны ваши слова.
Он отмахнулся, словно давая понять, что не следует придавать слишком большого значения его похвале.
— Иного, мадемуазель Паскаль, мы от вас и не ожидали. Ваши рекомендательные письма безупречны. А вы сами, что вы о нас думаете? Вам нравится ваша работа?
Этот вопрос застал Николь врасплох, прежде всего потому, что плохо вписывался в то представление, которое она составила о шефе. До этого разговора она обменялась с ним лишь парой слов, но слышала отзывы о Лайне, прежде всего, двух секретарш, с которыми она сосуществовала со времени поступления на работу в музей, а также других сотрудников отдела. Из их слов следовало, что Пьер Лайне необычайно трудолюбив, он профессионал высокого уровня, но при этом все считали его в равной степени холодным и неприветливым человеком.
— Да, конечно… Я в полном восторге. Египтология, Древний Египет… — все это мое. Что касается работающих здесь людей… что я могу сказать? Они все просто необыкновенные.
— Хорошо. Я рад, очень рад. Видите ли, мадемуазель Паскаль, — он откинулся на спинку кресла и оперся подбородком на сплетенные под ним пальцы, — я пригласил вас к себе не только для того, чтобы поинтересоваться вашим душевным состоянием, хотя и в этом я стараюсь проявлять заботу о каждом из своих подчиненных. — Он потянулся к сложенным на углу стола папкам для бумаг и взял верхнюю.
— Вы уже, наверное, слышали о наследии Гарнье. Вскоре коллекция прибудет в наш музей, — продолжил он, дождавшись утвердительного кивка Николь. — Чудесные картины и другие произведения искусства, а также внушительная коллекция древнеегипетских артефактов. Об этом писали в газетах. В этой папке собраны документы, в которых сказано, что эта коллекция охватывает период, начиная с Древнего царства и заканчивая Двадцатой или Двадцать первой династией, и содержит поистине бесценные экземпляры, представляющие необычайный научный интерес. Некоторые из них уже изучены и снабжены прекрасными описаниями, но это скорее исключение, чем правило, потому что месье Гарнье бдительно
охранял свои сокровища и мало кого к ним подпускал. Во всяком случае, так было при его жизни, — Лайне расплылся в широкой улыбке, — и согласно завещанию все досталось Лувру.
Николь внимательно слушала, не перебивая и не задавая вопросов.
— Судя по тому, что о нем знаю я, не думаю, что он хотел составлять подобное завещание, — усмехнувшись, продолжал Лайне, — но в противном случае все попало бы в руки алчных наследников. Гарнье любил свою коллекцию, как родного ребенка, и не мог допустить, чтобы ее разорвали и растащили по частям.
