А потом путешествие на юг… Храмы Луксора и Карнака, волшебный Нил, Фивы и Долина царей… Именно этот Египет волновал и будоражил воображение Николь. Религиозный и эзотерический Египет — Египет, породивший уникальную цивилизацию, ныне исчезнувшую, но навеки запечатлевшую себя в памяти человечества…
Николь вспомнила о Жане. Через несколько часов он заедет за ней, и они вместе вернутся в Сен-Жермен. Накануне вечером они строили планы на выходные, предвкушая поездку по местам, где существовали бы лишь он и она… Теперь эти планы придется отложить.
Вдруг Николь поняла, что даже не поинтересовалась, когда они вернутся из Египта. Она решила немедленно спросить об этом у Агнес, но сняв трубку телефона, набрала номер студии Жана Массарда. Она хотела как можно скорее поделиться с ним новостью.
27
Севилья, 1559 год
Бартоломе де Карранса и Гаспар де Осуна вышли на улицу. За ними неотступно следовал гвардеец.
— Мы с этим юношей немного прогуляемся, — обратился архиепископ к ожидавшим его у двери монахам. — Я бы посоветовал вам последовать нашему примеру. Сегодня прекрасная погода. Однако если хотите, можете обождать меня и здесь.
Монахи почтительно поклонились, хотя на их лицах отчетливо читалось удивление.
Выйдя за дверь, Карранса кивнул в сторону улицы, ведущей к центру города, и именно туда направилась их маленькая группа. Священнослужитель шел медленно, сложив руки перед собой и устремив взгляд вдаль. Ювелир заметил, что позади в нескольких метрах, держа руку на эфесе шпаги, шагает офицер, а за ним с сосредоточенным видом следуют и оба монаха.
Гаспар подумал было, что архиепископ о нем позабыл: тот не только ничего не произносил, он вовсе не обращал на своего спутника ни малейшего внимания. Но вдруг он заговорил. Архиепископ говорил намного тише, чем в мастерской, как будто обращался сам к себе, и Гаспар изо всех сил прислушивался, чтобы не пропустить ни единого слова.
— Эта история началась несколько месяцев назад, а если точнее, в сентябре прошлого года. Сын мой, я расскажу тебе все без утайки, потому что ты должен это знать, прежде чем я смогу попросить тебя об одолжении.
Священнослужитель испытующе покосился на собеседника и опять замолчал. Затем он устремил взгляд вдаль и продолжил:
— Это произошло в сентябре прошлого года, — повторил он. — Я был в Юсте, в монастыре…
В комнате царил полумрак, и когда Бартоломе де Карранса переступил порог, он услышал лишь монотонное бормотание монаха, который читал молитвы, стоя на коленях в ногах постели и не заметил появления архиепископа и его спутников. Чтобы прервать моление, Карранса осторожно коснулся его плеча. Узнав вновь прибывшего, монах почтительно поклонился и по знаку одного из сопровождающих архиепископа мужчин, сутана которого выдавала в нем представителя того же ордена, быстро вышел.
Архиепископ Толедский приблизился к ложу и всмотрелся в лицо распростертого на нем человека. Ему пришлось напрячь слух, чтобы убедиться, что тот еще дышит. У Каррансы сжалось сердце.‘Впрочем, за свою жизнь, посвященную служению Господу, он много раз был свидетелем прихода смерти и не видел в ней ничего, кроме освобождения души. Он даже привык считать ее желанным событием.
Но сейчас он понимал, что с уходом этого человека закончится и важный период его собственной жизни. Он стал символом целой эпохи, и именно в эту эпоху выпало жить и ему, Бартоломе де Каррансе.
При нем империя достигла расцвета и могущества. Он установил владычество над Америками, и при нем католицизм восторжествовал как единственная истинная религия.
Но сейчас символизирующий все это человек лежал на смертном ложе. Его лицо заострилось, стало почти прозрачным, но его подбородок все так же высокомерно и упрямо выступал вверх над белыми простынями.
Карранса поднял глаза на распятие на стене у изголовья кровати, а затем обвел взглядом спартанскую обстановку небольшой комнаты: холодные каменные стены, незажженный по причине теплого времени года камин. Кроме кровати меблировку комнаты составляли придвинутый к окну стол, два кресла, дубовый шкаф и огромный сундук.
На полке стоял умывальный таз и фаянсовый кувшин, рядом с ними лежали полотенца. Под кроватью виднелся ночной горшок.
Такова была обстановка, сопровождавшая последние месяцы жизни короля Карлоса после его отречения в пользу своего сына Филиппа, и это именно ему вскоре предстояла встреча со смертью.
Архиепископ подошел к императору и взял его за руку. Пальцы монарха были холодными, и он не ответил на легкое пожатие Каррансы. Священнослужитель решил, что король Карлос спит.
— Это вы, Карранса?
Вопрос прозвучал тихо, но совершенно отчетливо, что удивило всех присутствующих. Карлос приоткрыл глаза и попытался сфокусировать взгляд на лице архиепископа.
— Да, ваше величество, это я.
Собственный голос показался ему грубым и хриплым.
— Я рад вас видеть, архиепископ. Очень скоро мне предстоит вручить свою душу Господу, и ваше присутствие меня утешает.
Карранса не хотел вселять в сердце старика бесплодные надежды. Он считал, что такой сильный духом человек, как король Карлос, стойко встретит неизбежную кончину.
— Вы же знаете, что это всего лишь переход, после которого и начнется ваша истинная жизнь. Вы желаете со мной побеседовать?
— Да, да. Мои силы тают на глазах. Но пока они не исчезли окончательно, я хотел бы вам исповедаться.
Прелат кивнул в знак согласия. Затем он поднял руку короля, которую продолжал держать в своей, и сжал его пальцами висевшее у него на груди распятие. Люди, вошедшие в комнату вместе с архиепископом, — настоятель монастыря и один из камердинеров императора — молча наблюдали за этой сценой.
— Об этом вы можете не беспокоиться. Ваша душа чиста. Не забывайте, что своими страданиями Он искупил все наши грехи. — Он поднял распятие и показал его королю. — Все прегрешения прощены.
Приор невольно нахмурил брови, услышав слова Каррансы, который всецело сосредоточился на императоре.
— Я готов выслушать вас, ваше величество, — ласково улыбнулся умирающему архиепископ и многозначительно взглянул в сторону людей, стоящих у двери.
Приор что-то прошептал на ухо своему спутнику, кивнув в сторону кресел у окна. Камердинер, рослый человек с пышными усами, одетый во все черное, кивнул, взял одно из кресел и поставил его у кровати короля. Оба почтительно поклонились и молча удалились.
Карранса сел в кресло и всмотрелся в лицо Карлоса, но тот снова закрыл глаза. Перед глазами священника возник образ императора, такого, каким он его знал. Он покачал головой, отгоняя видение, и сконцентрировался на лежащем перед ним человеке. Готовясь отойти в мир иной, Карлос доверился ему, Бартоломе де Каррансе, а также всему тому, что он представлял.
