Были и хорошие новости: нашли второго ребенка Эллы Сикерт. Он жил у некой пары в Бирмингеме. Эта пара держала бутербродную, мальчик работал у них и практически не ходил в школу. Муж и жена настаивали, что забрали его от тетки, которая не могла с ним справиться. Вышли на эту так называемую тетку: она оказалась проституткой и жила с каким-то мелким торговцем наркотиками в обшарпанном многоквартирном доме. Если ребенка и использовали для сексуальных утех, то это никак нельзя было обнаружить. Однако вел он себя очень агрессивно, отчаянно ругался, а когда приехала полиция, просто впал в бешенство. Все же удалось установить, что вместе с братом его отвезли в Пекэм. Там он пробыл всего несколько недель, а потом его отправили к тетке в Бирмингем. С отцом он не встретился, хотя это ему и обещали. С тех пор как он уехал из Пекэма, не видел он и брата. Только после серьезного лечения и бесед с психологом он признался, что ему давали наркотики и водили к мужчинам — посетителям борделя. Обнаружили множество поддельных документов, которые вновь привели к Каморре и Орсо. Все, связанные с этим делом, были арестованы и находились под следствием.
Через долгие недели ожидания Элла сумела воссоединиться с сыном. Это оказалось совсем не просто. Он ни за что не признавал ее и обвинял во всех несчастьях, которые ему выпали. После долгой бюрократической волокиты Элле и ее сыну все же выдали распоряжение о депортации на родину.
Осень выдалась на удивление теплой, и Анна все еще ждала назначения на новое дело. Две недели пролетели незаметно, как вдруг она вспомнила, что договорилась поужинать с Ленгтоном. Признаться, ей этого совсем не хотелось.
Ленгтон позвонил и предложил не поужинать, а пообедать, потому что день был просто великолепный. Анна согласилась.
Она надела простой белый костюм и туфли на каблуках, волосы она подстригла совсем коротко, а солнце разбросало вокруг носа ненавистные ей веснушки. В холодильник Анна положила бутылку «Шабли». Ровно в час раздался звонок в дверь.
Такого Анна не ожидала. Ленгтон выглядел просто фантастически: загорелый, в бледно-голубом костюме и в белоснежной трикотажной рубашке. В руке он держал букет белых роз.
— Тебе, — произнес он и насмешливо поклонился.
Ленгтон прошел за ней в кухню, Анна взяла вазу, налила в нее воды, поставила букет и внесла его в комнату.
— А у тебя нос загорел, — заметил он с улыбкой.
— Это потому, что у меня в машине люк. Я вообще-то не загораю — сразу становлюсь красной как рак.
— Китти стала как шоколадка, и Томми тоже, хоть он и маленький. Погода была прекрасная, каждый день море, сауна, массаж. В общем, не зря съездил — чувствую себя просто превосходно.
— Ты и выглядишь превосходно, — заметила она.
— Ну, ты как, проголодалась?
— Да. Куда идем?
— День такой хороший! Я подумал, давай-ка прокатимся до Санбери, знаешь это место перед Шеппертоном? Там приличный паб есть, кормят хорошо, можно на улице посидеть.
— Заманчиво!
Ехали долго. Анна была за рулем своего «мини». Ленгтон сидел рядом и, как всегда, ворчал, что ему тесно. После Ричмонда проехали по мосту, к Санбери. Он рассказывал об отдыхе, о еде, о том, что набрал вес после круассанов по утрам, трехразового питания и ужина на ночь глядя, и о том, что такой хорошей кухни никогда не пробовал.
По извилистой дорожке они подошли к большому пабу, который стоял у самой воды. Ленгтон выбрал столик на улице и принялся изучать меню.
— Салат будешь? У них тут хороший бифштекс с жареной картошкой.
— Отлично.
Он сходил в бар и вернулся с двумя бокалами красного вина и большой ложкой, на которой был написан номер. Ложку он поставил в горшочек, который стоял тут же на столе.
— Когда все будет готово, назовут наш номер, — объяснил он.
— Ты, похоже, здесь частый гость, — заметила Анна, чтобы поддержать разговор.
— Да, бывало, захаживал сюда, когда был женат, — ответил Ленгтон, поднял бокал и чокнулся с ней. — За здоровье!
— За здоровье! — повторила она.
— Ну, Анна, что поделываешь?
— Жду следующего назначения, навожу порядок в квартире. Мне нравится, когда…
— На борту порядок, — сказал он.
— Да, можно сказать и так.
Он закурил и беззаботно махнул рукой — они сели на места, где курить было можно.
— Опять начал дымить. Думаю сходить на иглоукалывание, чтобы совсем завязать.
— Вот и хорошо.
— А еще что? — Его беззаботный тон вдруг изменился. Он сидел очень спокойно, глядя ей прямо в глаза.
— Я съездила к детям Гейл, но тут ты меня опередил.
Он кивнул.
— Элле Сикерт вернули сына.
— С этой иммиграцией такая канитель, они могли бы прождать целый год.
— По-моему, она хочет домой.
— Ничего удивительного. Здесь она хлебнула горя.
Анна кивнула и отпила вина.
— А что еще?
Она снова почувствовала подвох. Ей стало неуютно под его взглядом.
— Давай, Анна, колись. Я знаю — ты была у доктора Салама.
— Я хотела узнать…
— Я понимаю, что ты хотела узнать. А еще ты звонила Майку Льюису и Баролли…
— Да.
— Ездила в участок…
— Да.
— Так. И что же ты в результате этих разъездов…
Тут выкрикнули их номер, подошла официантка, принесла им салаты. Ленгтон поднял ложку и улыбнулся:
— Спасибо.
Он заказал еще два бокала красного вина и бутылку воды без газа, взял нож, вилку и принялся за салат.
Анна же к своему почти не притронулась, ей стало не по себе.
— Ну, расскажи мне, что же ты такого нарыла? — спросил Ленгтон, отодвинул тарелку с недоеденным салатом и залпом выпил бокал вина.
Анна сбивчиво рассказала о том, что ей удалось узнать для защитников, представляющих Идриса Красиника.
— Позволь напомнить тебе: Идрис Красиник взял на себя убийство Карли Энн…
— Но он ведь ее не убивал.
Его рука прямо взвилась над столом и крепко сжала ее руку.
— Я еще не закончил. Мы знаем, что он вместе с братом возил для Каморры наркотики, мы знаем, что оба были нелегальными иммигрантами. Господи, нам ведь даже неизвестно, настоящая это их фамилия или нет, — правильно? Правильно или нет?
— Да, я это знаю.
— Идрис попробовал отрезать ей голову и кисти рук, чтобы ее невозможно было опознать, верно?
— Да.
— Так вот, даже если он давно сидел на наркотиках, боялся Каморры, переживал за брата — да что угодно придумай, — все равно он участвовал в убийстве. Он признался, что видел, как Каморра задушил ее, а прежде изнасиловал, заставив и его сделать то же самое. А про нее ты забыла? Ее, беспомощную, привязали к каменной плите. Его брата заставили смотреть, напичкали этой джимсоновой травой так, что он не понимал, что сейчас — утро, вечер. Продолжать?
