Он обернулся, потому что в комнату вошла Эзме. У нее был усталый вид.
— Идрис хочет говорить с инспектором Тревис, только с ней. Пойдите к нему поскорее, пожалуйста.
Анна взглянула на Ленгтона.
— Ну, иди, — бросил он.
Если Ленгтона и задело, что Идрис выбрал именно Анну, он никак этого не показал, лишь потряс кофейником и передал его Майку Льюису:
— Еще кофе принеси, хорошо?
Льюис взял кофейник и вышел.
Ленгтон подождал, пока за ним закроется дверь, и произнес:
— Ваш муж… Пусть у меня и особое мнение насчет того, что он делает, чем вы оба занимаетесь… И все же я думаю, что ваш муж — совершенно необычный человек.
— Верно, — спокойно произнесла она. — У него необыкновенный дар, и он делает только добро. Если бы он захотел, то обратился бы к темным силам, но об этом он даже не помышляет.
— Знаете, я просто в восхищении. Он очень нам помог, большое ему за это спасибо.
— Благодарю. Надеюсь, у вас все получится, — ответила Эзме и, поколебавшись, продолжила: — А можно задать вам личный вопрос?
Ленгтон удивленно ответил:
— Ну конечно. Я, вообще-то, и сам хотел спросить, нет ли у вас еще этих травяных лекарств.
— Вам их много понадобится, — тихо сказала она. — У вас большая незаживающая рана.
— Да. Меня ударили в живот и грудь, достали почти до сердца.
Эзме отсчитала четыре таблетки и ответила:
— Об этом я ничего не знала. Я о другом, более скрытом. У всех нас есть раны.
— Неужели? — равнодушно спросил он.
— Да, у всех. У меня это ребенок, которого я потеряла.
Ленгтон кивнул, явно не желая, чтобы она начала нести ахинею о своих тайных знаниях или, хуже того, пустилась бы в рассказ о своей личной жизни.
— Кто-то причинил вам сильную боль, — совсем тихо сказала она.
— Мэм, меня раскроили чуть ли не пополам. В этом нет ничего тайного — какой-то подонок чуть не отправил меня на тот свет!
Эзме положила руку ему на сердце.
— Нет, это здесь, — сказала она.
От ее ладони шел непонятный жар. Ему хотелось, чтобы она так и держала руку, не убирала ее. Ленгтон ничего не понимал. Рука лежала у него на груди, а он еле сдерживался, чтобы не разрыдаться.
— Колено у меня болит, — нетвердо сказал он.
— Эта боль у вас так и не прошла…
— Не знаю, о чем это вы. Я заглатываю любую таблетку, какая попадает мне в руки, чтобы только унять ее. Пожалуйста, перестаньте.
Она убрала руку. Он ощутил какую-то жуткую пустоту, которую нельзя было описать словами.
— У меня умерла жена, — глухо сказал он. — Молодая, красивая, умная, любимая женщина. Мы хотели настоящую семью, мечтали о детях, которые станут нашим продолжением. А умерла она от злокачественной опухоли мозга. Такая была веселая, хохотушка, жизнь в ней била через край, а вот умерла, и все. Я долго не мог поверить, что ее нет, что ее вообще больше никогда не будет в моей жизни.
— Но вы ведь похоронили ее, ее свет больше не зажегся.
— После нее уже не было света.
Эзме дотронулась до его руки:
— Отпустите ее. Сейчас вам нужен свет. Да, вам нужен свет, потому что пора двигаться дальше.
— Что ж, может, я соединюсь с ней. Как вы думаете — я умру?
— Нет, нет. Она всегда есть и будет вашим светом. Я ее чувствую, я знаю, что она — живая сила. Вы должны принять ее. Никакой вашей вины нет, не надо себя терзать — вы не смогли бы спасти ее. Отпустите ее, иначе вам никогда не станет лучше.
— Мне и так хорошо, — буркнул он, сердясь на самого себя. Никто не знал, как больно ему было жить после этой невыносимой потери, и он никак не мог понять, почему эта трагическая страница его жизни открылась именно теперь. — Сейчас я не могу этого сделать, — тихо сказал он.
— Я понимаю, но когда-то все равно придется. Не затягивайте с этим.
Она дала ему воды, чтобы запить таблетки. Ленгтон снова пошутил, что это, должно быть, джимсонова трава. Эзме усмехнулась, впрочем, ни тому ни другому весело не было.
— Приходите ко мне, когда закончите это дело, — пригласила она, складывая в чемодан таблетки и пузырьки.
— Ладно, приду.
На самом деле у него не было никакого желания поддерживать с ней отношения, он очень жалел, что так разболтался. Она проверяла, все ли на месте в ее чемоданчике. Он подошел ближе и спросил:
— А как выглядит эта джимсонова трава?
Эзме взяла пузырек с красным крестом на этикетке:
— Это настойка, а вот таблетки. Их можно истолочь в порошок. Муж захватил их с собой, чтобы показать вам. Мы храним их в закрытом шкафу — почему, вы, конечно, понимаете…
Она обернулась — в комнату вошел Майк Льюис и принес кофе.
— У ребят из охраны уже терпение кончается, спрашивают, когда мы закончим.
— Когда скажу, тогда и закончим, — отрубил Ленгтон и махнул Майку рукой: — Пойду посмотрю, как там Анна.
Ему очень хотелось выйти, чтобы не оставаться больше наедине с Эзме.
Эзме подняла штору. Ее муж снял с Эймона свои приборы, сложил их в сумку и начал обмывать тело.
Эзме закрыла глаза и прочитала молитву. Потом она защелкнула чемоданчик, поставила его на пол рядом со стулом, села и, сложив руки на коленях, наблюдала, как Элмор закончил обмывать Эймона и закрыл его тело простыней.
Разговор с Идрисом продвигался очень медленно. От горя он был в настоящем шоке. Он верил, что брат жив и есть еще надежда, но очень боялся, что ему тоже ввели яд. Он все время пил воду, потому что во рту у него было сухо, и то и дело спрашивал Анну, поможет ли врач им с Эймоном. Каждый раз Анна терпеливо отвечала, что да, конечно поможет. Так она успокаивала его минут десять, она понимала, что теперь на него придется просто давить.
— Мне нужно будет записать все на диктофон, — сказала она.
— Ну ладно, записывайте, только скажите, меня что, отвезут обратно в Уэйкфилд? Понимаете, если всплывет, что я здесь вам рассказал, ну, то есть что этот подонок сделал мне наколку, с ним что-нибудь сделают?
— Да-да, мы позаботимся, чтобы ты досидел свой срок в другой тюрьме, — сказала Анна.
Правда, твердо она не была в этом уверена, но сейчас важно было добиться от него хоть каких-то ответов.
Не успела она включить диктофон, как Идрис выпалил:
— Он ее любил.
Анна посмотрела на него — ей показалось, что она ослышалась.
— Извини, что ты сказал?
— Брат… Он любил ее. Просто с ума по ней сходил. Он, знаете, вроде как приглядывал за ней, был при ней вроде телохранителя.
