Как и раньше, от волоса, там, где его коснулась кровь,
поднялся дым, постепенно принимающий форму человеческого тела. Некромант
продолжил читать заклинание, и дым заклубился, столб вырос, обретая все более и
более конкретные черты. Зэйл различал уже фигуру в балахоне — человека в одеянии
чародея. Фигура как бы тянулась к нему, одновременно пытаясь заговорить.
— Грегус Маци, я призываю тебя! — воскликнул Зэйл. — Грегус
Маци, я заклинаю! Появись в нашем мире смертных еще раз, приди ко мне и
поделись своим знанием!
И из дыма возникла внушительная черноволосая фигура, больше
похожая на Кентрила Дюмона, чем на некроманта или Вижири. Широкоплечий, с
открытым, решительным лицом, Грегус Маци вовсе не выглядел вероломной гадюкой,
каковым его описывали все, скорее уж — легендарным защитником.
— Чуть помоложе, чем когда я видел его,- заметил Хамбарт.
— Тихо!
Зэйл еще не привязал к себе дух, а до тех пор любое
вмешательство могло разорвать возникшую связь с потусторонним миром.
Он продолжил нашептывать, а потом начертил кинжалом в
воздухе двойную петлю. Мерцающий призрак Маци загустел, став таким отчетливым,
что, казалось, его можно потрогать. Если бы у Зэйла было время, он бы создал
еще более материальный фантом. Но поговорить можно и с призрачным Маци, к тому
же некромант слишком уважал мертвого мага, чтобы пытаться настолько привязывать
его.
Скоро, очень скоро заклинание будет завершено. Тогда только
Зэйл сможет поговорить с тенью.
Почти уже став частью реального мира, Грегус Маци опять
попытался заговорить. Рот его открылся, но оттуда не вылетело ни звука. Он
продолжал тянуться к чародею, но двигался так, словно плавал в какой-то
гуС-той, вязкой жидкости. Только глазам призрака удалось обрести выражение, и в
зрачках этих Зэйл увидел желание чародея что-то передать ему, возможно, ту
самую информацию, которую искали они с капитаном.
— Грегус Маци, пусть воздух вновь наполнит твои легкие!
Говори, я разрешаю тебе! Пусть слова, которые ты желаешь произнести, будут
услышаны!
Мертвый маг застонал. Со зловещей целеустремленностью он
направил на Зэйла указательный палец и наконец выдавил из раскрытого рта
одно-единственное слово:
— Диабло!
И тут же облик Маци изменился. Его балахон, на короткий миг
расцветший лазурью и золотом священных символов, вспыхнул, объятый пламенем.
Палец, наставленный на заклинателя, задрожал, став пальцем скелета.
Растворилось и лицо, от которого остались лишь ясные, не отрывающиеся от
некроманта предостерегающие глаза.
— Зэйл, парень! Гляди!
Чудовищные каменные руки вдруг вырвались из скалы, стиснув
некроманта между твердых ладоней. Они вышибли воздух из легких Зэйла, и он
напрягался изо всех сил, только бы не быть мгновенно раздавленным в лепешку.
Ему было уже не до призрака. Привязанный к некроманту, дух
Грегуса Маци должен был замереть на месте, но вместо этого он неожиданно
испарился с единственным словом предупреждения на бесплотных губах.
У Зэйла оставался кинжал, но с неловко прижатыми к телу
руками он не мог поднять оружия. И с последним выдохом отчаявшийся некромант
выкрикнул слова силы:
— Берака! Данное Темпри! Берак…
Больше он ничего не смог. Грохот встряхнул пещеру, и Зэйл
услышал далекий голос Хамбарта Вессела, зовущий его.
Некромант потерял сознание.
Глава 15
Джарис Хан по-королевски наградил солдат, решивших покинуть
его дворец. Кентрил поражался богатствам, которыми правитель осыпал его людей,
— он не поскупился на золотые монеты, сверкающие бриллианты, алые рубины и
многое-многое другое. Бойцам давали ровно столько, сколько те могли унести, —
это единственное, что ограничивало получение сокровищ, ведь лорд Хан не мог
предоставить солдатам лошадей или каких-то других вьючных животных. Однако это
совершенно не беспокоило Джодаса и прочих; они сочли щедрость царственного
хозяина более чем достаточной.
— Приходите к нам снова, когда Урех опять станет одним из
самых могущественных королевств мира, и я дам вам еще больше, — пообещал лорд
Хан. — Вы всегда будете желанными гостями города!
Монарх организовал солдатам прощальную церемонию в том самом
зале, в котором он столько просидел, будучи пленником кресла. Придворные,
облаченные в торжественные одежды, окружили Кентрила и остальных, восторженно
хлопая бойцов по спинам и плечам, пока их хозяин произносил речь. Кентрил видел
многих представителей знати уже во второй, а то и в третий раз, но не мог
припомнить ни одного имени. Кроме Этанны и ее отца, все во дворце казались
совершенно одинаковыми, а голоса сливались в единое эхо великого властителя
Хана. Это не слишком удивляло капитана, ибо могущественные правители часто
оказываются в обществе подобных безликих царедворцев.
Кентрил распрощался с солдатами сразу по окончании
церемонии. Он напомнил шестерым уходящим об опасностях, таящихся в джунглях, и
о том, что необходимо держаться подальше от глубоководных рек.
— После Кураста идти станет легче. Только старайтесь никому
не показывать, что несете с собой.
— Мы будем осторожны, капитан, — жизнерадостно проревел
Орлиф.
Горст хлопнул каждого товарища по спине, отчего большинство
пошатнулись, и, как заботливый родитель, велел им помнить все, чему учил их
капитан.
По сигналу Элборда все шестеро отсалютовали командиру и
отправились в путь. Кентрил и Горст проводили отряд до ворот дворца, снова
пожелав каждому удачи. Хотя расставание с солдатами всегда было для Дюмона
тяжелым испытанием, сейчас, наблюдая за тем, как покидают Урех выжившие, ему с
трудом удалось сдержать слезы. То, что многие из его Подчиненных никогда не вернутся
домой, уже достаточно плохо, но темная тень, накрывшая своим плотным плащом
королевство, рождала в нем ощущение, что шестеро бойцов выступили в свой
последний путь. Его люди и сопровождающие их стражники несли факелы, без
которых никто бы не разглядел крутые ступени спуска. И хотя Кентрил знал, что
вне покрова тени Нимир солнце встало всего час назад, он не мог отделаться от
мыслей о полуночных хищниках и вражеских воинах, скрывающихся во мраке.
Понимая, что эти мерзости и опасности существуют лишь у него в воображении,
капитан все же едва сдерживался, чтобы не присоединиться к уходящим.
— Думаешь, с ними все будет в порядке? — неожиданно
заговорил Горст.
— А почему ты спрашиваешь? Великан пожал плечами:
— Не знаю. Мне всегда как-то не по себе, когда другие
уходят.
