— Это специальный эффект, который придает снимку драматизм, — с мягким упреком в голосе ответил Рэнди. — Одинокая фигура на фоне надвигающейся ночи. Когда солнце только начинает садиться, а в это время года оно выглядит как полуденное, остается лишь крошечный просвет, отделяющий ясный день от кромешной тьмы. А потом она наступает, и мир погружается во мрак ночи. — В его голосе слышалась грусть. Рэнди на секунду задумался. — И человек остается один, в полной темноте, возвышаясь над огромной Вселенной.
Похоже, Рэнди хотел окрасить драматизмом и нашу беседу, и именно тогда я в него и влюбилась без памяти. Во всяком случае, после его рассказа меня охватило чувство, которого раньше испытывать не доводилось. Такая сцена, как и сама фотография, походила на инсценировку, но, как ни странно, я не чувствовала, что мной умело манипулируют. Рэнди будто делился со мной сокровенными мыслями, которые давно его волнуют и не дают покоя, и я страшно гордилась оказанным доверием. Прижавшись к любимому, я стала целовать его в шею, ощущая на губах привкус соли и мыла и вдыхая восхитительный запах его тела. Потом мы снова занимались любовью, и в этот раз все прошло гораздо лучше. С каждым разом нас тянуло друг к другу все сильнее и сильнее, и так продолжалось до того дня, когда мы поженились.
2
Представьте себя на месте Нины Ли Сарбейнс из городка Тейперсвилль, расположенного в западной части штата Орегон. Здесь занимаются лесозаготовками, и мое детство прошло на фоне огромных грузовиков, грохочущих по узкой двухрядной дороге, и бесконечных туманов, от которых мир погружается в вечные сумерки. Вокруг ярко-зеленый мох да серый сланец. Над городком висит тяжелый запах от бумажной фабрики, к которому местные жители давно привыкли и замечают лишь после временного отсутствия. Я носила фланелевые брюки и по три серьги в каждом ухе, а на лодыжке красовалась татуировка в виде бабочки. К пятнадцати годам я превратилась в заядлую курильщицу, а с шестнадцати стала вести активную половую жизнь, сходила с ума по знаменитостям и тратила все деньги, полученные за неполный день работы в аптеке, на глянцевые журналы, джинсовые куртки и разные безделушки. Однако мне удалось избежать увлечения наркотиками и его страшных последствий, от которых погибли некоторые из моих друзей. У меня вовремя открылись глаза, и я не хотела потерять шанс избавиться от пагубной привычки и лишь изредка баловалась наркотиками, просто за компанию.
Отец руководил одной из транспортировочных контор, и мы жили не так бедно, как многие из друзей, родители которых работали на бумажной фабрике или занимались заготовкой леса на бескрайних просторах. Правда, досужие участники движения за охрану окружающей среды из Сиэтла и Калифорнии постоянно напоминали, что запасы леса сокращаются с каждым часом. Наш дом был слишком мал, и это стало особенно заметно, когда мама обнаружила, что отец ей изменяет. Неделями у нас стояла гробовая тишина, и никто не разговаривал друг с другом. Я уходила в спальню, запирала дверь и подолгу болтала с подругами по телефону, смотрела старенький телевизор или, надев наушники, слушала на плейере заигранные диски с популярными мелодиями. Мама так и не решилась уйти от отца, а он умер от цирроза печени, когда я училась в выпускном классе средней школы. Отец никогда не увлекался алкоголем и заботился о здоровье, и у меня сохранились о нем довольно теплые воспоминания. Он носился со мной как с писаной торбой и баловал при каждом удобном случае, покупал серьги и диски с любимыми мелодиями. Первую машину — старенький «фольксваген-жук» — мне тоже купил он. Думаю, женщин привлекали в отце щедрость и умение быть внимательным. Когда он проводил время с какой-нибудь женщиной, она становилась для него центром вселенной.
В изменах отца я винила маму. Ведь она могла в любой момент уйти от него, и я считала, что почти все несчастья она навлекает на себя сама. Письмо, в котором говорилось о моем зачислении в университет штата Орегон, стало по-настоящему счастливым билетом.
До встречи с Рэнди у меня в течение полугода длились «взрослые» отношения с одним парнем, которые на поверку оказались сплошным ребячеством. Брэд проходил курс магистратуры по английской литературе и был обычным книжным червем, длинным и худосочным, в круглых очках в тонкой металлической оправе. В большой и шумной компании он робел, но, когда мы оставались наедине, болтал без умолку. Одной из причин, заставивших меня увлечься Рэнди, стало то, что он был полной противоположностью Брэда. Но когда мы только познакомились с Брэдом, я еще не избавилась от присущего подросткам слюнявого романтизма, и его бледная физиономия с горящим взглядом вызывала сладкую дрожь во всем теле. Мы познакомились через общих друзей, когда я училась на втором курсе.
Бурное романтическое увлечение длилось девять месяцев, пока не зашло в тупик и не стало губительным для обоих. Поначалу мы запирались в спальне Брэда на верхнем этаже, пока его товарищ по комнате совершенствовался в игре на гитаре внизу. Мы почти никуда не ходили, перестали общаться с друзьями, и нам ни до чего не было дела. Просто хотелось быть вдвоем и забыть об окружающем мире. Нахлынувшее чувство оказалось сильным, а для меня — совершенно новым. Во время учебы в старших классах у меня было несколько любовных приключений и бредовых увлечений, но они ни к чему не привели, так как их сдерживали напряженная обстановка дома и общественное мнение. Кроме того, я точно знала, что брошу все и всех и сбегу из городка, как только подвернется удобный случай. С Брэдом все было серьезно, вместе мы чувствовали себя легко и непринужденно, а секс приносил столько радости и острых ощущений, что после очередного свидания я часами не могла прийти в себя.
Потом начались придирки, сцены ревности и недовольство друг другом, безо всякой на то причины, за которыми следовали шумные потасовки с криками и грязными оскорблениями. В конце концов мы напивались, и дело заканчивалось примирением с «пьяными» слезами и сентиментальной болтовней. Бесконечные ночные звонки по телефону и слезливые исповеди. Две девушки, которые жили со мной в одной квартире, недвусмысленно намекали, что давно пора отделаться от этого придурка. Наконец стал очевидным факт, который мы упорно не желали признать: нам больше никогда не будет хорошо вместе, первые месяцы любви ушли безвозвратно, и от пламенной страсти осталась лишь зола. В душе Брэд все еще был подростком, юным дурачком, который нацелился на романтическое завершение наших отношений. Однако в сложившейся ситуации продолжать их стало опасно, потому что мы просто могли натворить ужасных дел, совершить что-нибудь непоправимое или покалечить друг друга.
Для окончательного разрыва потребовалась еще пара месяцев, во время которых делалось несколько попыток к примирению. С моей стороны они были неискренними, а Брэда доводили до отчаяния. Через несколько лет, когда мы только что переехали в Кэри, я отыскала его по Интернету. Тогда я все еще боялась потерять связь с прошлым, но наступил момент, когда именно так и пришлось сделать. Я поняла, что это совсем не трудно и даже имеет ряд преимуществ. У Брэда есть жена и двое детей, он сам преподает в общинном колледже в Небраске. Я желаю ему всего наилучшего и надеюсь, что время от времени он вспоминает обо мне с тем же чувством запоздалого раскаяния, что и я. Это не ностальгия, а скорее нечто большее, чем обычная нежность. Сладкая боль, если на свете существует такое понятие.
