— Тебе нельзя так делать, — позже упрекала его Шарисса,
расхаживая взад-вперед по комнате, где она занималась своими исследованиями. Та
находилась в овальном здании, где некогда была библиотека; все книги, однако,
со временем рассыпались. Впрочем, Шарисса начала заполнять полки собственными
записными книжками и надеялась с помощью других когда-нибудь составить такое же
обширное собрание, каким, судя по множеству полок, обладали основатели. Сначала
она боялась, что Темный Конь не сможет пробираться по узким, извилистым
коридорам, но забыла, что он лишь походил на лошадь. Смотреть на это было
интересно, хотя и жутковато.
— Ты хочешь разрушить то, чего мы добились? Если ты станешь
от нечего делать пугать народ, они начнут еще больше тебя бояться! Ты представляешь,
что они о тебе подумают?
Огромный черный скакун смеялся. Его ледяные голубые глаза
сияли, когда он рассказывал о своих развлечениях.
— Я и в самом деле внушал страх! Один из них упал на колени
и поклялся в верности моему другу Дру… а все, что я сделал, — это подмигнул
ему, пробегая мимо! И только!
— Ты хочешь, чтобы они боялись моего отца?
Темный Конь поостыл.
— Они боятся не Дру, а меня!
— А ты как бы его представитель.
— Я…
То, что столь грозное создание умолкло, как пораженное громом,
заставило волшебницу почти забыть о своей досаде. Это ощущение, однако, длилось
недолго.
— Тебе, Темный Конь, еще многое предстоит узнать о
Мелочности и подозрительности враадов.
Темный Конь ответил не сразу, но его слова в тот момент
удивили ее; хотя позже она поняла, что предугадывала такой ответ.
— Мне безразличны привычки враадов. Они не похожи на тебя и
Дру. Они проклинают меня у меня за спиной, думая, что слух у меня такой же
слабый, как и у них, и называют меня чудищем! Они не пытаются понять меня,
тогда как я изо всех сил старался постичь все происходящее вокруг меня! Никакие
мои поступки не уменьшили их опасений и недоверия! Я делал все, что мог, однако
они относятся ко мне не лучше, чем тогда, когда я только что появился на
площади!
Темный Конь затем сделал что-то, чего Шарисса никогда за ним
не замечала. Он повернул голову влево и подмигнул. За все время, что волшебница
провела с ним, она никогда не видела, чтобы черный скакун мигал. Это, однако,
было совершенно несравнимо с тем, что произошло вслед за этим. Перед
бессмертным конем возникло яркое сияние, быстро распространявшееся вокруг.
Портал! Темный Конь не пользовался своим магическим
искусством со времени своего ошеломляющего появления, так что Шариссе
потребовалось некоторое время, чтобы понять, что же он делал. Каждым своим
движением он напоминал ей расстроенного ребенка. Шарисса опомнилась, но Темный
Конь не дал ей времени что-то сделать. Он скользнул в волшебные врата и через
несколько секунд оказался далеко. Она едва успела позвать его по имени, как
портал исчез. Она осталась одна посреди комнаты, не имея понятия, куда
отправился призрачный скакун или что он собирался делать.
— Серкадион Мани! — Шариссе хотелось швырнуть что-нибудь в
стену, но она сдержала себя, пока желание не исчезло. Почему все было так
непросто? Почему каждый должен бороться с ней — даже по самой ничтожной
причине?
Шарисса ждала, но прошло несколько минут, а призрачный конь
не вернулся. Она поняла, что бесполезно дальше сидеть и беспокоиться. Поведение
Темного Коня отчасти можно было предсказать. Он возвратится на площадь, а затем
— в Сирвэк Дрэгот. Или потратит несколько часов в дикой скачке по лесам и
равнинам — и хорошо, если не напугает кого-либо еще. Однажды он уже так сделал.
В одном она была уверена: вечноживущий не покинет город, пока там находится его
сотоварищ. Больше пойти ему было не к кому, и, если она не ошиблась — что было
возможно, но маловероятно, — обитатель Пустоты отчаянно жаждал дружбы. Похоже
было, что Темный Конь вкусил плода, долгое время бывшего для него запретным.
Разве он, в конце концов, не обшаривал вселенную за вселенной в поисках ее
отца, после того как хранители города изгнали его отсюда?
Поняв, что Темный Конь вернется лишь тогда, когда ему этого
захочется, Шарисса вернулась к своей работе. Нужно было так много сделать, так
много организовать. Волшебница, всегда готовая признать, что ей далеко до
своего отца, знала, что вскоре работа настолько поглотит ее, что все события
этого дня — в том числе, она надеялась, и вспышка Темного Коня — забудутся.
Сначала надо было заняться составлением планов подземелий;
необходимость этого назрела давным-давно и росла с каждым днем. Затем —
восстановление зданий, которое предлагал один из враадов, помогавших ей. Это
было как-то связано, припомнила она, с тем, что, возможно, возникнет
потребность в большем количестве пищи…
— Госпожа моя Шарисса?
Она подняла голову, но в первый момент ничего не увидела — и
поняла, что в комнате стемнело. Шарисса нахмурилась, когда различила уродливую
фигуру, стоявшую у входа. Человек держал масляную лампу, которая делала его
лицо более отвратительным, но слабо освещала комнату. То, что он сумел войти
сюда, означало, что он подкупил одного из ее помощников. Утром с ними придется
поговорить.
— Беткен?
Он поклонился, ухитрившись при этом не опрокинуть лампу.
— Да, госпожа моя. Я знаю, что уже поздно, почтенная госпожа
моя, но подумал, что мне, возможно… Пытаясь скрыть свое отвращение, Шарисса
жестом пригласила одетую в хламиду фигуру приблизиться. Беткен некогда был
человеком дородным, но пятнадцать последних лет наложили на него свой
отпечаток. Однако по какой-то причине его кожа так и не приноровилась к его
нынешней худобе и попросту висела складками. Беткен очень походил на только что
опустошенный старый бурдюк. Что касается его верности кому бы то ни было, о ней
не могло быть и речи. Подобно многим враадам, он номинально пребывал под
знаменами ее отца — но главным образом потому, что у других не нашлось ничего,
чем они могли бы привлечь его на свою сторону. Вне сомнений, он явился в
надежде извлечь из визита какую-то выгоду.
— Чего ты хочешь?
— Сначала позвольте мне предложить вам свет. — Он поставил
свою лампу на один из листов с заметками Шариссы, запачкав его маслом.
Волшебница хотела накричать на него, но знала, что делать
этого не следует. С точки зрения многих враадов, поведение Беткена можно было
счесть любезным. И неважно, что Шариссе он напоминал змею, приглядывающуюся к
лакомой полевой мыши.
Чтобы уберечь свои записи от дальнейшего ущерба — от пятен
или, еще хуже, от огня, — она взяла лампу, поставила ее на подставку,
находившуюся рядом, и сказала:
