Краем глаза он что-то заметил. Он повернулся и увидел лишь
ящик, стоявший на столе. Простая проверка магических барьеров показала, что они
по-прежнему действуют.
Лохиван сделал ошибку, попытавшись подняться на ноги.
Баракас снова обратил внимание на сына.
— Я теперь еще более убежден в том, что, схватив ее, мы
совершили правильный маневр. В конце концов, Риган нуждается в твердой руке,
которая управляла бы им. Шарисса и станет этой рукой — как только я должным
образом ее вышколю. — Он сложил руки на груди. — Ну что — у тебя все еще есть
угрызения совести?
— Нет, государь.
Это была ложь — и оба знали, что это ложь. Но повелитель
Тезерени знал также, что может рассчитывать на полную покорность Лохивана во
всем.
— Очень хорошо. Ты можешь идти… Погоди.
— Повелитель?
— Завтра я хочу с войсками отправиться в горы — с воинами на
верховых и летучих дрейках.
— Да, отец.
— Иди.
Лохиван исчез — так и не поднимаясь с колен. Это
свидетельствовало о возвращении былой мощи силы Тезерени. Они еще не были
мастерами-магами, как некогда в Нимте, но Баракас верил, что этот день
неуклонно приближается.
Что-то привлекло его внимание, и он снова начал
поворачиваться к окну. Это что-то исчезло прежде, чем он успел осознать, что
оно собой представляет, однако повелитель Тезерени невольно застыл на месте,
потому что в силуэте было нечто знакомое: некая закутанная в плащ фигура.
Баракас быстро подошел к коробке и коснулся печатей. Ничего
угрожающего, ящик был по-прежнему защищен от взлома и изнутри, и снаружи.
Баракас чувствовал, как заключенное внутри существо вновь яростно бьется.
— Неистовствуй сколько хочешь, демон, — прошептал Баракас узнику.
— Ты непременно покоришься моей власти — а иначе я оставлю тебя там, внутри, и
погребу где-нибудь в самой глубокой пещере, которую только найду.
Шум борьбы утих. Страх возымел силу. Баракас поместил
опасного сотоварища Дру Зери в место, даже худшее, чем Пустота. Обнаружить
главную слабость призрачного скакуна оказалось нетрудно — он боялся остаться в
одиночестве.
В коробке даже небытие Пустоты не разделяло судьбу с Темным
Конем — там находился лишь он один.
— Так-то лучше. Если ты будешь вести себя хорошо, я даже
буду позволять тебе снова видеться с госпожой Шариссой.
Это послужит уроком им обоим. Темный Конь увидит, что та
беспомощна — хотя и передвигается свободно, а она поймет, что даже такое
могущественное создание, как Темный Конь, не представляет особой угрозы
Тезерени.
Это был следующий шаг к тому, чтобы сломить их волю.
Сняв руку с ящика, служившего Темному Коню ужасной тюрьмой,
Баракас почесал шею. Он все еще думал о том, чей же образ ему привиделся.
Возможно, его подвели глаза, которые последнее время видели хуже, чем следовало
бы? Это была лишь игра его воображения? А если так, то почему ожил именно этот
образ?
С чего ему было представлять своего вероломного сына
Геррода?
Что-то пошло совершенно не так, и он не знал, что делать; не
знал, где он находится и как здесь оказался. Но последнее, что он помнил, — это
то, что почти достиг своей цели, однако его отец оказался там, где находиться
надо было ему самому, разве не так?
— Прекрати это! — кричал себе Геррод, нисколько в этот
момент не заботясь, каким безумцем он должен выглядеть. Он заткнул себе уши
руками — как будто это заставит умолкнуть его собственный внутренний голос.
Однако безумные мысли роились еще несколько мгновений, прежде чем чародей смог
наконец справиться с собой.
Как ни странно, овладеть собой ему помогли слова отца.
Мы — Тезерени. «Тезерени» означает мощь. Не существует
ничего более сильного, чем наша воля.
До нынешней минуты эти отцовские слова всегда казались ему
спорными и примитивными. Из всех тирад Баракаса лишь одна действительно имела
значение для членов клана дракона — конечно же, эти слова предводителя. Теперь
они напомнили Герроду, что его отец не позволит себе так легко соскользнуть в
безумие. Повелитель Тезерени стал бы бороться с ним с той же яростью, что и с
внешней опасностью. Все зависело от того, на чем сосредоточить свою волю.
Геррод не мог позволить себе потерпеть неудачу там, где, как
он знал, его отец преуспеет.
Сосредоточившись, он привел мысли в порядок и подавил — если
вовсе не изгнал — страх. Тут он понял, что, когда порвалось звено, связывавшее
его с целью его путешествия, он закрыл глаза — и больше не открывал их.
Геррод ощутил, что из тьмы его внутреннего «я» он оказался
выброшенным в свет… в свет небытия?
За неимением более подходящих слов он был готов называть
окружающее пространство белым, хотя «белое» подразумевало что-то определенное —
хотя бы свет и цвет, а здесь не было ни того, ни другого. Просто безбрежность
небытия.
— Кровь Дракона! — прошипел он, прибегнув к любимому
проклятию Тезерени.
Он беспомощно плыл в том, что было лишь Пустотой — которую
так отчаянно пытался описывать Дру Зери, никак не находя для этого подходящих
слов. И Геррод смог теперь понять почему. Ничто — никакие слова — не могли
сколько-нибудь охарактеризовать подобную реальность. Ни одно описание не могло
воздать должное Пустоте.
Спокойнее. Ему надо оставаться спокойным. Великий маг Зери
избег этой ловушки — значит, это сделает и Геррод.
Что случилось? Геррод припомнил свое краткое вторжение в
реальный мир и внезапную утрату связи с точкой, куда он перенесся, — как будто
телепортирующее заклинание не смогло эту связь удержать. В нужном Герроду месте
находился его отец; на этот риск чародей был готов пойти — но ведь обитателя Пустоты
здесь не оказалось. Почему? Заклятие должно было перенести Геррода к Темному
Коню — если только не существовал непредвиденный барьер…
Ящик. Он припомнил ящик. Что-то в ящике привлекло его
внимание, что-то…
— Ты — не другой «я».
— Что? — Геррод огляделся вокруг, пытаясь найти источник
голоса.
— Другой «я» наскучил. Возможно, ты окажешься интереснее.
— Кто это? Где ты? — закричал чародей. Он попытался
обернуться вокруг себя, но в Пустоте невозможно сказать, удалось тебе это или
нет. Вокруг него, конечно же, была лишь Пустота. Эта Пустота могла отличаться
от той, что была секундой раньше, но как Геррод мог об этом судить?
