Наконец пришел вечер. Баракас позволил Ригану дать сигнал к
остановке. Наследник сделал это с угрюмым видом; он все еще переживал из-за
решения отца оставить его мать управлять растущей Империей. Риган предположил,
что отсутствие отца позволит ему осуществить его давнее желание править.
Наследник даже некоторое время спорил с Баракасом, но результат был заранее
известен. Все, что Риган мог делать, это дуться — с целеустремленностью,
вызывающей почти восхищение.
Шарисса как раз собиралась слезть со своего ненадежного
дрейка, когда позади нее раздался знакомый — и неприятный — голос.
— Позволь мне помочь тебе, Шарисса.
— Я могу обойтись и без твоей помощи, и без твоей дружбы,
Лохиван! — резко ответила она, спускаясь с седла.
Он тем не менее помог ей.
— Я понимаю твою горечь и знаю, что ничего не могу сделать,
чтобы искупить те грехи, в которых ты меня винишь, но мы будем находиться
вместе довольно долгое время — в сущности, в течение всей жизни.
— Я думала, что повелитель Баракас хотел выдать меня за
Ригана — а не за тебя.
Лохиван коротко хихикнул.
— Я мог бы признать, что имел кое-какие мысли на этот счет;
и мне приятно думать, что ты могла бы найти меня чуть более интересным, чем
моего грубияна-братца. Однако я имел в виду не это, а просто тот факт, который
ты должна вскоре признать: что ты принадлежишь теперь — и должна будешь
принадлежать — к нам. Назад дороги нет.
Она решила снять со своего дрейка седельную суму, но Лохиван
обошел ее и сделал это прежде, чем она успела даже попытаться.
— Только водное пространство отделяет меня от моего отца и
других враадов. Или они придут за мной, или я отправлюсь к ним.
Лохиван жестом подозвал другого Тезерени, который подбежал и
принял поводья дрейка Шариссы. Позаботившись об этом, Лохиван пошел прочь, все
еще неся в руках седельную суму Шариссы. Та последовала за ним — хотя бы
потому, что знала — он продолжит свой путь независимо от ее поведения. Шарисса
знала, что, пока он держит в руках эту суму, ей придется выслушивать его.
— Пересечь эти воды — смертельно опасно; эльфийка, которую
твой отец взял в жены, должна была сказать тебе об этом.
— Она же осталась в живых, ведь так?
— Другие погибали. Кроме того, ты думаешь, что сможешь
доплыть туда одна?
— Я снова обрела свои способности — и не благодаря тебе и
другим Тезерени.
Он остановился перед чистым, гладким участком. Если бы
Шарисса остановилась там, то оказалась бы в самой середине лагеря. Кстати,
рядом находился дозор из нескольких Тезерени.
— Эльфы, насколько я понимаю, не лишены магических сил. Мы,
возможно, и могущественны, но следует уважать и менее сильных.
Она протянула руку и забрала у него суму.
— Когда это враады уважали менее сильных? Вы так легко
забыли Нимт?
— Едва ли. Я научился большему, чем ты думаешь, Шарисса. Я
уважаю этот мир. Хотя это не помешает мне выполнять мой долг перед кланом. Мы
должны покорить для себя Драконье царство. А этой глупости — когда один народ
соревнуется с другим — следует положить конец. Из-за нее, кажется, уже погибли
искатели. Мы же — если ты вспомнишь — последняя надежда основателей иметь
преемников. Нам не следует разочаровывать их.
Пока он говорил, Шарисса опустилась на колени и открыла
суму. Ту еду, которую она вынула, можно было бы заколдовать, а не нести на
себе, но Баракас хотел, чтобы волшебством пользовались как можно меньше. В
отличие от Нимта, который терпел от враадов в течение тысячелетий всякие
выходки, этот мир был достаточно злым. Тезерени могли воспользоваться колдовством
старого мира, но это по-прежнему изматывало их физически. Даже Шариссе такое
давалось нелегко. Баракас заявлял, что хочет, чтобы все находились в самой
лучшей форме — на случай атаки. Возможно, что искатели могли еще и не знать о
приближении Тезерени. Чрезмерное использование волшебства могло бы насторожить
пернатых и уничтожить всякое преимущество, которое имела внезапность
экспедиции.
Шарисса сомневалась, что эти причины были главными. Она
подозревала, что глава клана хотел, чтобы его люди захватили гнездовье без
помощи колдовства; это подняло бы боевой дух и прибавило уверенности в том, что
Империя, находящаяся в этой земле, была их подлинной судьбой.
— Послушай меня! — зашипел Лохиван, опустившись на колено
рядом с Шариссой. — Его голос был очень тихим и встревоженным. — Я твой друг —
веришь ты мне или нет. Я думаю о тебе!
— Когда это не мешает твоим благородным мыслям касательно
твоего клана. Я устала, Лохиван. Иди поговори с одним из своих братьев, или
сестер, или родственников — или с кем угодно; но прекрати разговаривать со
мной.
Он поднялся и стал темной тенью на фоне последних тусклых
лучей заходящего солнца.
— Ты и этот эльф… вы заодно!
— Что ты хочешь сказать об эльфе? — Шарисса как могла
постаралась выглядеть не слишком заинтересованной.
Лохиван счел ее интерес к эльфу делом само собой
разумеющимся.
— Мне придется провести еще один бесплодный вечер в попытках
убедить его, что он тщетно продолжает хранить свои тайны. При том, что его
спутники мертвы и его народ находится далеко, ему следовало бы вести себя
разумно. А вместо этого он просто скрежещет зубами, уставясь в никуда.
Шарисса почти не слышала большую часть сказанного Лохиваном.
— Что вы сделали с ним на этот раз? Резкость в ее голосе не
осталась незамеченной.
— Только то, что необходимо. Мы были осторожны: израненный,
он не принесет никакой пользы. Он знает эту землю лучше, чем мы. И его знания
следует добавить к нашим.
А не могла бы она?.. Мысль была настолько возмутительна, что
Шарисса отбросила ее почти сразу же. Она взглянула на Лохивана.
— Я могла бы поговорить с ним — если вы мне позволите.
— А отчего ты хочешь это сделать? — Его недоверие было
понятным. С чего бы ей помогать Тезерени? Волшебница надеялась, что се ответ
приглушит его подозрения.
— Я хочу спасти его от дальнейшего гостеприимства Баракаса —
его и Темного Коня. Посмотрим, смогу ли я что-либо сделать. Если я добьюсь
успеха, то, полагаю, мне позволят провести немного времени также и с Темным
Конем.
— Ты ожидаешь… Она подняла руку.
