— Разве Баракас не говорит, что те, кто оказывает услугу,
должны быть вознаграждены? Я запросила чересчур много?
Лохиван молчал так долго, что Шарисса побоялась, что он
сразу отклонил ее предложение, а он просто изумлялся ее наглости. Затем он
рассмеялся.
— Я спрошу его разрешения. Эта идея может позабавить его так
же сильно, как и меня. — Он собрался уходить, затем обернулся и тихо добавил: —
Возможно, тебя это и не удивит, но за тобой наблюдают.
— Я едва ли надеялась, что повелитель Баракас не позаботится
застраховать себя от моих благих намерений. Мне думается, я знаю, что могло бы
случиться, пожелай я испытать свои способности.
Это снова вызвало добродушный смех.
— Если бы тебя выдали за Ригана, то сделали бы это
совершенно напрасно.
Она занялась своим одеялом и не ответила.
— Я вижу, что стал лишним. Если мне удастся получить для
тебя разрешение поговорить с эльфом, я дам тебе знать. А до тех пор — спокойной
ночи. — Он пошел прочь; его тяжелые сапоги крушили упавшие веточки и листья.
Шарисса подождала, пока эти звуки утихнут, а затем обернулась, чтобы проводить
его взглядом.
— Я бы лучше вышла замуж за Ригана, — прошептала она. — По
крайней мере, он последователен во всем.
— Госпожа Шарисса?
Волшебница стряхнула с себя сон. Ночь все еще окутывала
землю, но ничего существенного это ей не сказало.
— Скоро утро?
— Нет, госпожа моя. — Женщина-воительница склонилась над
ней, держа в одной руке шлем. Если бы ее одели во что-то иное, чем доспехи, она
могла бы оказаться привлекательной. Тезерени, вообще говоря, обходились без
волшебных изменений своих лиц и фигур, предпочитая обходиться теми, что дала им
природа. Для многих это означало иметь некрасивые черты лица. Некоторым из
отпрысков Баракаса — вроде Геррода или его покойного брата Рендела — достаточно
повезло, так как внешность они унаследовали скорее от матери, чем от отца.
— А который час?
— Едва лишь наступила полночь, госпожа моя Шарисса. —
Воительница почесала щеку. В свете неполных лун волшебница видела, что та самая
сухость кожи, от которой страдали многие Тезерени, распространилась у этой
женщины на щеку, разрушив ее красоту.
Из-за сна волшебница соображала медленно. Существовала
причина, по которой Тезерени могли сейчас обратиться к ней, но она не могла
догадаться, какая именно.
— Тогда почему меня потревожили?
— Баракас, повелитель Тезерени, дал вам разрешение
поговорить с эльфом.
— Конечно же, наедине.
— Конечно же, госпожа моя.
Обе они знали, что это было неправдой, но споры на этот счет
не принесли бы Шариссе никакой пользы. Ей просто придется соблюдать
осторожность, когда она будет говорить с Фононом. Он поймет почему. Дураком
эльф не был.
Шарисса встала.
— Дайте мне минуту. — Она взяла кое-что из еды, включая
немного тезеренского вина, которое дал ей Риган. То, что клан дракона умел
делать такое превосходное вино, было в ее глазах их единственным достоинством.
Когда она была готова, воительница повела ее к фургону, где
держали Фонона. Двое стражей стояли наготове, поджидая их. Шарисса полагала,
что поблизости будет находиться Лохиван, но не увидела его. Сожалеть об этом
она не стала.
Ее проводница поговорила с охранниками и указала на Шариссу.
Один из них кивнул и отступил в сторону. С таким видом, как будто о
неповиновении и речи не могло быть, волшебница прошла ко входу в фургон.
Тезерени предпочитали фургоны, которые были скорее комнатами на колесах — с
окнами и дверью. Не было никакой необходимости в таком сложном сооружении —
сошел бы и простой фургон, крытый тканью; так что здесь проявились вкусы клана.
В чем-то он походил на крошечную цитадель. Шарисса знала, что фургон был даже —
до некоторой степени — защищен особыми заклинаниями.
Когда она открыла дверь, свет внутри ослепил ее. Ее глазам,
привыкшим к темноте, понадобилось некоторое время, чтобы прийти в норму.
Шарисса увидела, что фургон освещен лампой, и спросила себя, не специально ли
для нее это было сделано. Лампа свисала с крюка в потолке. Помимо этого, здесь
лежало несколько таинственных мешков, которые были окутаны легкой аурой
волшебства, но ничто не заставило се проявить беспокойство. Какие-нибудь
припасы; они встречались ей достаточно часто.
В фургоне присутствовал лишь Фонон.
Он был скован так, чтобы мог сидеть на полу, вытянув ноги,
но были и другие цепи — выше; они указывали на то, что иногда его заставляли
стоять во весь рост — вероятно, во время допросов. Физически Фонон выглядел не
хуже, чем в последний раз, когда волшебница разговаривала с ним. Пытки враадов,
правда, не обязательно оставляли видимые следы.
Она закрыла за собой дверь — хоть это и не означало, что их
не могут услышать. Это давало им, по крайней мере, видимость уединения.
— Фонон? — Усталая фигура не отвечала. — Фонон? — Голос
Шариссы дрожал. Или они убили его и оставили здесь труп, чтобы она его увидела?
Была ли это безумная шутка Лохивана?
Его грудь поднималась и опадала. Шарисса издала вздох
облегчения; мысль о смерти ужаснула ее больше, чем она могла бы подумать. Эльф
здесь был единственным существом, кроме Темного Коня, которого она могла бы
считать другом.
Фонон открыл глаза. Его красивое лицо портили темные круги
под глазами и очень, очень бледная кожа. Несмотря на огромные муки, которые он
перенес со времени их последней встречи, в его глазах по-прежнему горел огонь.
Когда они сосредоточились на Шариссе, этот огонь разгорелся ярче, как будто ее
присутствие приободрило его.
— Госпожа Шарисса. — Он закашлялся. — Мне сказали, что вы
придете. Я думал, что их слова — только новая пытка. Я думал, что я никогда не
увижу вас снова.
— Я не могла попасть к вам. — Не будет никакого вреда, если
немного поговорить об их последней встрече. Теперь она была уверена, что
Тезерени, по крайней мере, знали о ней, если и не слышали того, о чем они
вдвоем беседовали в тот раз.
— А потом я обнаружила, что вас переместили.
— Эти Тезерени любят играть в игры. Одна… одна из таких игр
состоит в том, чтобы перемещать меня из одного места в другое, и каждое… каждое
следующее помещение хуже предыдущего.
Шарисса подошла поближе, чтобы прикоснуться к нему.
— Мне жаль. Мне следовало добиваться усерднее… свидания и с
вами, и с Темным Конем.
