Чтобы увидеть Лохивана, Шариссе приходилось выворачивать шею
и смотреть назад; а делать это в течение долгого времени было опасно. Он ехал в
конце колонны, опустив голову вниз — так, что, даже если бы на нем не было
шлема, Шарисса не смогла бы увидеть его лицо. Сбоку от седла болталась ужасная
тюрьма Темного Коня — явно доверенная на хранение Лохивану, несмотря на его
предательство. Рассердившись на себя за то, что она не потребовала выпустить
вечноживущего из ящика, Шарисса поклялась себе, что поговорит об этом с
Баракасом, как только они остановятся. Если ей удастся убедить его, что Темный
Конь прислушается к ней и не станет искать мести, Баракас, может быть, и
согласится предоставить призрачному скакуну свободу. Возможно, если она
упомянет о помощи, которую мог бы оказать им Темный Конь… хотя это зависело от
того, насколько силен сейчас вечноживущий. Его, как она с горечью припомнила,
жестоко наказали за нападение на повелителя Тезерени.
Когда они наконец остановились, снова настала ночь. Дрейки
хорошо выдерживали длительные перегоны с большой скоростью, но тогда им
приходилось давать намного более долгий отдых, чем лошадям. Их также
приходилось кормить, причем мясом. В эту поездку Тезерени захватили с собой как
можно больше особой добавки к пище для дрейков. В сочетании с мясом она лучше
насыщала их и предотвращала любую возможность — хотя бы и незначительную —
того, что дрейки, пожелав свежей пищи, вцепятся в своих хозяев.
Шарисса, как она и пообещала себе, покинув седло, сразу
разыскала Баракаса. Позади нее тащилась ее очередная безмолвная тень —
охранник. Баракаса она застала за разговором с кем-то из стражей; очевидно, они
говорили о необходимости выставить на ночь дозор. Баракас, если бы ему этого
захотелось, мог бы переложить на других все заботы, но это не входило в его
привычки. Давным-давно она слышала его слова о том, что вождь не должен сидеть
на месте и становиться жирным и ленивым. Он работал вместе со своими
подданными, тем самым напоминая им, почему он является их господином.
Баракас отпустил воина как раз в тот момент, когда Шарисса
подошла к нему. В отдалении она увидела неясный силуэт Лохивана, который
чересчур долгое время возился со своим дрейком. Он, казалось, пристально следил
за отцом, как будто чего-то хотел от него.
— Что же вам угодно, госпожа моя Шарисса? — спросил Баракас.
Судя по голосу, он устал так же сильно, как и она.
— У меня к вам просьба, господин мой Баракас.
— Соблюдаете этикет, не так ли? Сначала скажите мне кое-что,
госпожа моя. Достаточно ли вы отдохнули, чтобы основательно использовать ваши
способности?
Каким-то образом они поменялись ролями, и теперь он просил
ее об одолжении. Она промолчала, считая, что самое лучше — выслушать его до
конца. Это могло помочь ее собственному делу.
— Я едва ли отдохнула — если вы именно это имеете в виду.
Если же вы хотите знать, могу ли я телепортировать кого-то к крепости, то
сомневаюсь в этом. Крепость я помню достаточно хорошо лишь изнутри; если
припомните, вы не так уж часто позволяли мне выходить наружу.
— И я должен об этом сожалеть, так?
— Мне жаль. — Волшебнице действительно было жаль. Было
похоже, что ей здесь ничего не удастся сделать; но виновен в этом был Баракас.
— И если для вас это не так важно, я предпочла бы не переноситься внутрь…
просто на всякий случай.
— Я понимаю. Я сам пытался перенестись к воротам крепости. —
Баракас подергал свою седеющую бороду. — И возможно, что пользоваться
колдовством пока что небезопасно. Когда я пробовал это сделать — перед
сегодняшним перегоном, — то ощутил нечто огромное — вот единственный способ его
описать — и распространяющееся в окрестностях крепости.
Она подумала о пробуждающейся земле и смехе изгоя — и то и
другое еще живо помнилось ей по ее снам.
— Вы думаете, что…
— Я не знаю, что думать. — Он дал понять, что не хочет об
этом разговаривать. — Вы желали обратится ко мне с просьбой.
— Она касается Темного Коня.
— Прямо сейчас? — В сгущающихся сумерках она не могла видеть
его глаза, но знала, что они были узкими, подозрительными. — В чем же она
заключается?
Шарисса сделала глубокий вдох.
— Я дала слово, что буду помогать вам; а вы дали слово, что
вы отпустите всех нас. Однако я надеялась, что, не дожидаясь этого момента, вы
выпустите Темного Коня из…
— Он нужен мне, чтобы быть уверенным, что вы выполните обещанное,
госпожа моя Шарисса.
Волшебница кивнула.
— Я понимаю, что вы чувствуете после того, как он напал на
вас, но меня он будет слушаться. Если я попрошу его подчиниться моему решению,
он так и сделает — в этом я уверена. Если же нет… — Она заколебалась и спросила
себя, что вечноживущий подумает об этом предложении. — Если же нет, то вы
можете снова заключить его в эту ловушку, а я не стану возражать.
Некоторое время стояла тишина, затем Баракас сказал:
— Я подумаю над этим за едой.
— Вы снова привязали его к ящику. Он не сможет теперь
причинить вам никакого вреда!
— Никогда не следует недооценивать противника, особенно
раненого. Часто такие смертельно опасны. — Баракас кивнул ей. — Я извещу вас о
своем решении. Обещаю вам.
Он ушел, больше не говоря ни слова. Шарисса нахмурилась и
снова поискала глазами Лохивана, но тот исчез.
Ей было непонятно, почему повелитель Тезерени не взял сейчас
с собой остальных своих детей. Даже Лохиван остался бы в пещерах, если бы не
отказался повиноваться отцу. Было ли дело в том, что Баракаса беспокоило то,
что они могут увидеть? Находился ли Лохиван здесь только потому, что бросил
отцу вызов, желая доказать верность клану и искупить свою вину? Геррод в счет
не шел, он — с точки зрения отца — был почти чужаком.
— Госпожа моя, — внезапно произнесла ее тень, время от
времени почесывая себе спину. — Вам надо поесть и отдохнуть. Господин мой
Баракас потребует, чтобы мы были готовы одновременно с ним.
— Хорошо. — Она спросила себя, когда же она получит ответ.
Сегодня вечером? Завтра?
«Когда ему захочется его дать», — наконец решила Шарисса,
нахмурившись. Она повернулась и пошла обратно к тому месту, где Фонон уже ждал
с едой для них обоих.
