— Удались, госпожа! — неуверенно и пронзительно приказал он. — Тебе здесь не место.
Ориана даже не оглянулась на него.
Тренкавель поднял руку, подзывая ее к себе.
— Что ты желаешь сказать, госпожа?
— Простите меня, мессире, достойные шевалье, друзья… супруг. С вашего позволения и благословения Господня, я хотела бы предложить свои услуги. Я лишилась отца, а теперь, как видно, и сестры. Трудно перенести такое горе. Однако, если дозволит мой супруг, я хотела бы этим способом выказать мою любовь к тебе, мессире. Я знаю, что мой отец желал бы этого.
Конгост готов был провалиться сквозь землю. Гильом не поднимал глаз. Виконт Тренкавель не скрыл удивления.
— Со всем почтением, госпожа, это не место для женщины.
— Тогда позволь мне стать добровольной заложницей, мессире. Мое присутствие послужит доказательством честности твоих намерений и подтверждением, что Каркассона не нарушит условий переговоров.
Поразмыслив, Тренкавель обернулся к Конгосту.
— Она твоя жена. Отпустишь ли ты ее?
— Все, чего я желаю, это служить тебе, — промямлил эскриван.
Тренкавель знаком предложил Ориане подняться.
— Сегодня твой покойный отец, Ориана, гордился бы тобой, — сказал он.
Ориана взглянула на него из-под темных ресниц.
— Я прошу еще позволения взять с собой Франсуа. Он, как и все мы, поражен смертью моего достойного отца и мечтает восполнить его потерю своей службой тебе.
Гильом почувствовал, как рвется из горла горький хохот. Невозможно было вообразить, что кто-то поверит этой фальшивой трагедии, — однако поверили все. Даже на лице ее мужа выразилось восхищение. Гильому стало горько. Только он и Конгост знали настоящую цену Ориане. Прочим мутила зрение ее красота и нежный голос. Как и ему не так давно.
Гильом с отвращением покосился на Франсуа, бесстрастно замершего чуть поодаль от рыцарей.
— Если ты полагаешь, что твое присутствие будет нам полезно, госпожа, — проговорил Тренкавель, — я даю тебе свое позволение.
Ориана присела в низком реверансе.
— Благодарю тебя, мессире.
Тот хлопнул в ладоши:
— Седлайте лошадей!
Пока они проезжали через выжженную полосу земли к шатру графа Неверского, где были назначены переговоры, Ориана держалась бок о бок с Гильомом. Горожане — те, у кого еще остались силы подняться на стену, — молча следили за парламентерами сверху.
Едва они въехали в лагерь, Ориана незаметно уклонилась в сторону и, не слушая грубых окриков солдатни, вслед за Франсуа проскакала через море палаток туда, где развевались на ветру цвета Шартра — зеленый с серебром.
— Сюда, госпожа!
Франсуа указал на шатер, стоявший чуть в стороне от Других. Солдаты, бдительно следившие за их продвижением, склонили пики, перегораживая путь. Один из них кивнул Франсуа как старому знакомому.
— Скажите своему господину, что дама Ориана, дочь покойного кастеляна Каркассоны, здесь и желает встречи с владетелем Эвре.
Ориана страшно рисковала, явившись сюда. Со слов Франсуа она знала о жестокости и вспыльчивости владетеля. Но и ставка была высока.
— По какому делу? — осведомился солдат.
— Моя госпожа скажет об этом только самому владетелю Эвре.
Немного помедлив, часовой скрылся в шатре и почти сразу появился снова, знаком приглашая их войти.
Первый взгляд на Гая д'Эвре нисколько не успокоил Ориану. Войдя в шатер, она увидела обращенную к ней спину. Когда же он обернулся, перед ней осколками кремня сверкнули глаза, горящие на бледном лице. Черные волосы, блестевшие маслом, были, как принято у французов, гладко зачесаны назад. Больше всего он напоминал готового нанести удар коршуна.
— Госпожа, я много слышал о тебе. — Голос звучал сдержанно и ровно, но в нем слышалась сталь. — Однако никак не ожидал удовольствия встретиться с тобой лично. Чем могу быть полезен?
— Я надеялась услышать, чем я могу быть полезна тебе, господин, — отозвалась она.
И не успела опомниться, как Эвре сжал ее запястье.
— Советую не играть со мной словами, госпожа Ориана. Здесь неуместны манеры ваших южных простолюдинов.
Она услышала за спиной испуганный вздох Франсуа.
— Ты принесла мне известия или нет? Говори!
Ориана сдержалась.
— Не слишком приветливо ты меня встречаешь, а ведь я доставила тебе то, чего ты больше всего желал, — проговорила она, встречая его взгляд.
Эвре поднял руку.
— Проще выбить из тебя все, что тебе известно, нежели терпеть, чтобы меня заставляли ждать. Мы оба напрасно тратим время.
Ориана не опустила глаз.
— Так ты узнаешь лишь часть того, что я готова сказать, — стараясь говорить так же твердо, произнесла она. — Ты много сил отдал поискам трилогии лабиринта. Я могла бы отдать тебе желаемое.
Эвре всмотрелся в ее лицо и опустил руку.
— Тебе не откажешь в отваге, госпожа. Посмотрим, что можно сказать о твоем благоразумии.
Он щелкнул пальцами, и слуга тотчас поднес вино на подносе. Ориана не решилась взять чашу, опасаясь выдать, как дрожат у нее руки.
— Благодарю тебя, но сейчас не время, — отказалась она.
— Как пожелаешь. — Он знаком предложил ей сесть. — Так чего ты хочешь, госпожа?
— За то, что я отдам тебе то, что ты ищешь, ты, возвращаясь на север, возьмешь меня с собой. — Взглянув в лицо собеседника, Ориана поняла, что наконец сумела его удивить. — Как свою супругу, — закончила она.
— У тебя есть супруг… — Эвре через ее голову взглянул на Франсуа, и тот послушно кивнул. — Писец Тренкавеля, как мне помнится. Не так ли?
Ориана выдержала его взгляд.
— Сожалею, но мой супруг погиб. Зарезан в стенах крепости, исполняя свой долг.
— Прими мои соболезнования! — Эвре свел вместе концы гонких длинных пальцев, соорудив из ладоней подобие церковного свода. — Однако осада может продлиться не один год. Что заставляет тебя предположить, что я вернусь на север?
— Я полагаю, господин, — заговорила она, тщательно выбирая слова, — что ты находишься тут ради одной цели. Если с моей помощью цель эта будет достигнута, не вижу, что удержит тебя здесь сверх обязательных сорока дней.
Эвре натянуто улыбнулся.
— Ты не доверяешь дипломатическим способностям виконта Тренкавеля?
— Со всем уважением к тем, под чьими знаменами ты выступаешь, господин, не думаю, что аббат удовлетворится мирным окончанием переговоров.
Эвре не сводил с нее взгляда. Ориана затаила дыхание.
