— Он в надежных руках, — твердо повторила Изольда, — так же, как и ты.
Они уже вышли на дальний берег озера. Здесь было зелено и тихо, дом был на виду, и все же место казалось уединенным. Тишина, только веточки хрустят под ногами, да иногда в траве прошуршит кролик. Высоко над деревьями каркнула издалека ворона.
Изольда подвела Леони к полукруглой каменной скамье, поставленной на невысоком пригорке. Края скамьи сгладило время. Изольда села сама и похлопала по камню, приглашая Леони устроиться рядом с ней.
— В первые дни после смерти супруга, — сказала она, — я часто сюда приходила. Мне кажется, это очень спокойное место.
Изольда вытащила заколку, удерживавшую на голове ее широкополую шляпу, и положила ее рядом с собой. Леони сделала то же самое, сняла и перчатки. Она разглядывала свою тетушку. Золотые волосы ярко сияли, сидела она, как всегда, идеально прямо, тихо сложив руки на коленях, и только носки ее башмачков выглядывали из-под голубого подола юбки.
— Тебе не было… одиноко? Здесь одной? — спросила Леони.
Изольда кивнула.
— Мы были женаты всего несколько лет. Жюль был человеком устоявшихся привычек, и мы… мы не так уж много времени проводили здесь. Во всяком случае, я.
— Но вы были здесь счастливы?
— Я почти привыкла, — тихо ответила она.
Все любопытство, которое вызывала у Леони ее тетушка, забытое было за мыслями о подготовке к приему гостей, разом вспыхнуло с новой силой. Тысячи вопросов просились ей на язык. И не последний из них: зачем, если Изольда не чувствовала себя счастливой в Домейн-де-ла-Кад, она оставалась здесь до сих пор.
— Ты так сильно тоскуешь по дяде Жюлю? — спросила она.
Над ними шевельнулись под ветром листья: зашептались, забормотали, подслушивая. Изольда вздохнула:
— Он был заботлив, — сказала она. — Добрый и великодушный супруг.
Леони прищурилась.
— Но ты говорила о любви…
— Не всегда удается выйти замуж за человека, которого любишь, — перебила Изольда. — Обстоятельства, случай, нужда — все играет свою роль.
Леони не отставала.
— Я все думала, как случилось, что вы познакомились? Мне казалось, дядя редко выбирался из Домейн-де-ла-Кад.
— Правда, Жюль не любил уезжать далеко от дома. Здесь у него было все, чего он мог пожелать. Он занимался своей книгой и очень серьезно относился к ведению хозяйства. Все же у него было в обычае раз в год выезжать в Париж, как он делал еще при жизни своего отца.
— Тогда-то вы и познакомились?
— Да, — был ответ.
Сейчас Леони не столько вслушивалась в слова, сколько увлеченно следила за действиями Изольды. Рука тети невольно потянулась к горлу, прикрытому сегодня, несмотря на теплую погоду, высоким кружевным воротничком. Леони осознала, насколько привычным был этот жест. И еще, Изольда побледнела, словно вспомнила что-то плохое, что старалась забыть.
— Так ты не слишком по нему горюешь? — настаивала Леони.
Изольда ответила ей своей тихой загадочной улыбкой.
Теперь Леони уже не сомневалась. Человек, о котором Изольда говорила с такой любовью и нежностью, не был ее мужем.
Леони украдкой оглянулась, набираясь храбрости продолжить разговор. Ей ужасно хотелось вызнать побольше, но в то же время не хотелось показаться навязчивой. При всей доверительности беседы, Изольда, в сущности, почти ничего не рассказала об истории сватовства и женитьбы. Больше того, несколько раз за время их разговора у Леони возникало чувство, что Изольда хочет, но не решается затронуть какую-то другую тему, но какую, она не могла угадать.
— Не вернуться ли нам в дом? — предложила Изольда, прервав ее раздумья. — Анатоль, верно, гадает, куда мы подевались.
Она встала. Леони собрала свою шляпу и перчатки и тоже поднялась.
— Так ты и дальше будешь здесь жить, тетя Изольда? — спросила она, когда они, обойдя мысок, выходили на дорожку.
Изольда немного помедлила, прежде чем ответить.
— Увидим, — сказала она. — При всей их бесспорной красоте это неспокойные места.
Глава 52
Каркассон
Понедельник, 28 сентября
Носильщик открыл дверь вагона первого класса, и Виктор Констант ступил на станционную платформу Каркассона.
Будто в детской игре: «Раз, два, три, волк, лови! Кто не спрятался, я не виноват!»
Дул свирепый ветер. По словам носильщика, местные предсказывали самую ненастную осень за много лет. Новой бури, еще более жестокой, чем прежние, ждали в Каркассоне уже на следующей неделе.
Констант осмотрелся. Деревья по сторонам железнодорожных путей припадали к земле и вскидывались, как необъезженные кони. Серое, стальное небо. Над крышами зданий нависают грозные черные тучи.
— Это еще только увертюра, — проговорил он и улыбнулся собственной шутке.
Он взглянул на своего слугу, выгружавшего на платформу багаж. Потом оба молча прошли через переход, и Констант подождал, пока слуга найдет извозчика. Он без особого интереса смотрел на канал дю Миди, где речники укрепляли чалки своих шаланд, привязывая их к двойным причальным тумбам и даже к основаниям прибрежных деревьев. Волны хлестали в брусчатую набережную. В киоске торговали газетами — в местном журнале «Депеш де Тулуз» писали о повторявшихся грозах, все более яростных с каждым днем.
Констант снял жилье в Бастиде на узкой боковой улочке Сен-Луи. Потом, предоставив своему слуге скучный обход всех пансионов, отелей и домов, где сдавались комнаты, с тем чтобы показывать портрет Маргариты, Анатоля и Леони, захваченный из дома с улицы Берлин, он сразу же пешком направился в Старый город — в средневековую цитадель, высившуюся на противоположном берегу реки Од. При всей ненависти, какую он питал к Верньеру, Констант невольно восхищался тем, как умело тот заметал следы. В то же время он надеялся, что удачный побег из Парижа внушит ему самоуверенность и подвигнет на глупые поступки. Констант щедро заплатил консьержке с улицы Берлин, чтобы та перехватывала всю корреспонденцию, адресованную на квартиру из Каркассона, рассчитав, что Верньер, коль скоро его еще не разыскали, не знает о смерти матери. Мысль о расставленной в Париже сети, раскинутой на ничего не подозревающего юнца, доставляла Константу непосредственное удовольствие.
Он перешел на дальний берег через Старый мост. Далеко внизу струи Од свивались водоворотами у подмытых берегов и перехлестывали плоские камни и островки водной растительности. Вода стояла очень высоко. Констант поправил перчатки, стараясь, чтобы они не натирали между указательным и средним пальцами левой руки.
Каркассон сильно переменился с тех пор, как Констант в последний раз был в городе. Даже в такой непогожий день чуть ли не на каждом углу гиды и продавцы бутербродов предлагали приезжим туристские брошюры. Он пролистал аляповатую книжицу, не упустив рекламы марсельского мыла, местного ликера «Мишлен», велосипедов и гостиниц. Содержание текста грешило безудержным бахвальством и искажением местной истории. Констант скомкал дешевую бумагу и бросил на землю.
