— И это все, что ты можешь сказать?! — Поддавшись наконец
гневу, Уэллен Бедлам поднялся, опрокинув на пол тарелку с фруктами. — Они
погибли ни за что ни про что!
— В жизни своей, — тихо и терпеливо сказал чародей, — я
видел смертей больше, чем рыб в море. Теперь меня волнует разве что моя
собственная. Даже после стольких неудачных попыток…
Ученый замер на месте, снедаемый разочарованием. Он не мог
сказать ничего, способного прошибить апатию хозяина, воздвигавшуюся в течение
срока, по меньшей мере вдесятеро — а скорее, во сто или в тысячу раз — длиннее
всей его жизни.
Исполненный горечи, Уэллен собрал рассыпавшиеся фрукты.
Придет время, подумалось ему, и этот чародей пожалеет о своих словах. В гневе
ученый представил себе, как колдун перед собственной смертью вспомнит о них.
Что он скажет тогда? Членов экспедиции, по крайней мере, может оплакать он, их
предводитель. А такого, как этот Сумрак, и оплакивать никому не захочется!
Некоторое время он ел молча. Темный волшебник, казалось, был
удовлетворен тем, что просто смотрел в его сторону. Уэллен старался не
встречаться с ним взглядом, но тени, все сгущавшиеся и сгущавшиеся вокруг
чародея, начинали тревожить его. На что же этот Сумрак похож? Как должна
действовать на бренную плоть такая долгая жизнь?
Стоило ему закончить еду, как к первой тревоге добавилась
еще одна. Что-то с пещерой… Уэллен поднял взгляд и осмотрел помещение, не
обращая внимания на внезапно застывшего недвижно хозяина. Что же такое с этой
пещерой?
И тут он впервые осознал, что не видит в пещере ничего, за
исключением стен, трона и стола… Да и стол был виден только тогда, когда
чародей находился рядом с ним. Всякий раз, пытаясь разглядеть какой-нибудь
предмет, Уэллен обнаруживал, что взгляд его помимо воли устремляется в сторону,
к чему-то менее важному. Сосредоточившись, любопытный исследователь сумел
различить ряд столов, но что на них лежало, понять не мог.
— Итак, ты видишь сквозь туман, — заметил окутанный тенями
хозяин. — Значит, в тебе все-таки есть что-то от Дру…
При последних его словах Уэллен утратил сосредоточенность.
Пещера вновь сделалась едва видимой обителью призрачного. Но это было уже все
равно. Сумрак дважды — а может, и больше — упомянул имя «Дру»…
— Ты говоришь о лорде Дразери?
— Лорде? Дразери? — Сумрак сухо хмыкнул, словно лишь сейчас
вспомнил это имя. — Я говорю о давно умерших, друг мой. О себе и прочих…
Типичный для него ответ, — подумал ученый.
Смысла в продолжении этой темы не было. Все его
предположения так и останутся всего лишь предположениями. Но все же, если
чародей действительно тот, за кого выдает себя, — современник легендарного
лорда, неужели он…
Сбитый с толку, ученый покачал головой. Никто не смог бы
прожить так долго.
И тут Сумрак поразил его. Он вдруг резко откинул за спину
свой капюшон.
Кажется, — поправил себя ученый, — этот смог…
Издали чародей напоминал престарелого книжника, человека на
склоне лет, однако не собирающегося сдаваться. В нем чувствовалась невероятная
мощь. Будь на его месте любое другое существо, Уэллен не смог бы сказать больше
ничего. Но кожа Сумрака казалась столь сухой, что ученый подумал, не
рассыплется ли она в прах от прикосновения.
То была кожа человека, который должен был быть мертвым и все
же жил.
Оторвав взгляд от плотно обтянувшей череп, словно
пергаментной, кожи, Уэллен взглянул колдуну в глаза. И с запозданием пожалел об
этом. Глаза хозяина были хрустальными. Нет, не сделанными из хрусталя, а такими
же, как у самого Уэллена, только обладавшими всеми качествами драгоценного
камня.
Если глаза — в самом деле зеркало души, то чародей явно уже
не страдал ее наличием. Снаружи он еще мог казаться живым, но внутри был
давным-давно мертв…
Позже ученый мог лишь догадываться, почему выбрал именно
этот момент для вопроса, ибо неожиданно для себя самого он выпалил:
— Что ты намерен делать со мною дальше?
Слова эти во множестве пьес, виденных ученым на родине,
предвещали смерть. При сложившихся обстоятельствах он бы не удивился, если б в
реальной жизни получилось то же самое.
Но чародей сухо хмыкнул. И натянуто, словно только сейчас
вспомнил, что умеет это делать, и не уверен в уместности чего-либо подобного,
улыбнулся.
— Я намерен помочь тебе… если ты согласишься оказать помощь
мне.
Звучит более чем прозрачно, но вряд ли обнадеживающе. Что
может такому сильному ведуну, как его спаситель, понадобиться от простого
смертного, который о волшебстве может только мечтать?
— Я не знаю, чем могу быть полезен тебе, — признался
Уэллен.
Он понимал, что, скорее всего, лишится жизни, однако не
хотел лгать при сложившихся обстоятельствах.
— Я спрашиваю еще раз: что ты намерен делать со мной дальше?
Сумрак медленно побрел через пещеру, и там, где он проходил,
обстановка приобретала более определенные очертания. Пещера наполнилась
столами, уставленными всем, что может понадобиться алхимику. Разнообразные
хрустальные предметы, лучащиеся магической силой. Вырезанные в камне схемы и
узоры, каких Бедлам никогда прежде не видал. Ученому в нем страстно захотелось
получше рассмотреть все, вникнуть… Он недоумевал, что заставило чародея
показать ему все это. Проникся ли он доверием к гостю? Или просто уверен, что
он, Уэллен, ничем не сможет повредить ему?
— Когда я увидел тебя… теперь-то я понимаю, как сильно
заблуждался… я полагал, что ты — другой. Я счел тебя человеком великой
храбрости и силы. — Закутанный в плащ чародей внезапно остановился и уставился
в стену. Затем прошептал какое-то слово — Уэллен был уверен, что имя, — и,
наконец, опомнился. — Человеком искренним и решительным. Тем самым, который
поможет мне одолеть препятствие, преграждающее путь к моей цели. — И что же
это?
Рискуя вызвать гнев окутанной тенью фигуры, ученый намеренно
поставил вопрос так, что тот мог относиться как к препятствию, так и к цели.
Чародей обернулся к Уэллену. Хрустальные глаза его сузились.
Ученый никогда не думал, что ему доведется смотреть в лицо самой смерти, но в
данный момент перед ним, пожалуй, был ее ближайший земной эквивалент.
— Ты знаешь об этом не хуже меня. Цель твоего прибытия сюда
ясна, и даже слишком. Я знаю, истинная причина захоронена глубоко под пластами
твоего сознания. — Взгляд хрустальных глаз, казалось, прожигал насквозь. — Я
знаю. Ты явился за книгой.
