— Здесь нечего больше делать! — С запозданием он вспомнил о
характерном шипящем говоре драконов. — Ес-с-сли карлик с-с-сбежал, наш
повелитель с-с-сумеет найти его лучше, чем кто бы то ни было!
Убедить драконов оказалось делом несложным. Какой-то
проблеск в сознании хозяина тела подсказал Уэллену, что все три гиганта
трепещут перед могуществом старого, согбенного карлика. Что же за сила у него,
если эти чудища даже втроем боятся столкнуться с его волшебством?
С быстротой, едва не заставшей ученого врасплох, два других
дракона взмыли в воздух. Вихрь, поднятый их огромными крыльями, промчался по
лугу. Уэллен подумал было, как это скажется на его спутниках, и тут же
вспомнил, что сам он — до сих пор в драконьем теле. Если ему не хочется
провести остаток жизни среди этих тварей, нужно отыскать способ выбраться или…
Едва Уэллен успел подумать обо всем этом, как обнаружил, что
крепко обнимает Забену и Сумрака, а три исполина поднимаются все выше и выше в
небеса. Воздух наполнился пылью и сухой травой, отчего люди едва не
задохнулись. Даже Сумрак, казалось, думал лишь о том, чтобы укрыться получше,
пока ветер не утихнет, — и его просторный плащ был как нельзя кстати.
Постепенно все улеглось. Ветер снова превратился в легкий
бриз, а пыль и солома осели на землю. Драконы же — к тому времени, как Уэллен с
Забеной решились посмотреть вверх — успели умчаться далеко на север.
И тут оказалось, что третий их товарищ по несчастью уже не
лежит на земле беспомощной грудой тряпья.
— Вы заслужили мою благодарность, — сказал Сумрак,
возвышаясь над ними.
Волнения в его голосе почти не чувствовалось, словно чародей
благодарил за какой-нибудь пустяковый подарок. Сумрак устремил взгляд к
северному горизонту.
— Значит, и драконы остались с носом…
Забена молчала — возможно, взвешивала свои шансы против
Сумрака, — но Уэллен не собирался дожидаться, пока старый колдун снова решит
все за них. Он уже показал чародею, что ему без опаски можно вверить
собственную жизнь, и теперь намерен был доказать, что его следует также
уважать, а к мнению его прислушиваться.
Укрепившись в своей решимости, он выпрямился.
— Ты поблагодарил меня, но, пожалуй, не сознаешь, в какой
мере обязан нам.
На лице бессмертного вновь появилась слабая улыбка, но он
ничем не ответил на проявленное Бедламом нахальство. Пожалуй, чародей даже счел
его забавным.
— Ты лежал в обмороке — да, признаю, по моей вине… — По
твоей вине?
Интерес чародея к Уэллену возрос. Даже скептическая улыбка
исчезла с его лица.
— Моей. — Новоиспеченный колдун не желал разбираться сейчас
с этой проблемой, ее можно было обсудить и позже. А что, если бы мы бросили
тебя здесь, беспомощного, на милость драконов? Король-Дракон наверняка заинтересовался
бы тобой, учитывая то, что здесь недавно произошло!
— И в самом деле… — Сумрак перевел взгляд на Забену,
стоявшую за спиной разгневанного ученого, положив руку ему на плечо. — Забудь о
своих хозяевах, женщина. Того, что ты спасла меня, они не простят никогда. Если
бы я попал к драконам, тебе, пожалуй,простили бы все. Даже то, что ты потеряла
карлика и книгу.
Забена молчала, и Уэллен мысленно поблагодарил ее. Она
только с силой сжала плечо ученого, не оставляя сомнений в том, что жалеет о
содеянном.
Чародей снова обратил внимание на низкорослого человека.
Уэллен понимал, что, будь он даже нормального роста, все равно не смог бы прямо
смотреть в глаза закутанному в плащ исполину. Сумрак был на добрый десяток
дюймов выше среднего роста, а из-за властной осанки казался еще выше.
— В чем-то ты прав, господин Бедлам. Я в долгу перед тобой —
но не только за спасение моей жизни.
Сумрак откинул свой капюшон за спину и заморгал, привыкая к
солнечному свету. Хрустальные глаза его то вспыхивали, то гасли под лучами
солнца. Забена судорожно вздохнула. Впрочем, глаза чародея внушали беспокойство
и Уэллену. Кто же он такой на самом деле? Его называли Герродом, но это ничего
не объясняло. Уэллен даже не был уверен, что это имя — настоящее. Правда, в легендах
что-то такое упоминалось.
Кто же он?
Чародей смахнул волосы, упавшие на глаза.
— Я в долгу перед тобой за нечто, весьма существенное для
меня. В последние годы мне все труднее и труднее сохранять ясность рассудка.
Мимо меня прошло так много времени… И как медленно оно тянулось! Эффект, должен
тебе сказать, просто испепеляющий!
И почти все это время ты провел в одиночестве. Оставалось
лишь удивляться тому, что Сумрак не свихнулся окончательно и временами
рассуждал вполне здраво.
— Ты послужил мне якорем, господин Бедлам. Якорем, который
позволил мне утвердиться на земле. Некоторым образом — потому что я преследовал
тебя; это поставило передо мной хоть какую-то цель… Но это неважно. Более всего
мне помогло то, что я увидел себя… в тебе.
— Все это очень мило, — перебила его Забена. Она по-прежнему
стискивала руку Бедлама. То, что они до сих пор оставались здесь, заставляло ее
нервничать все сильнее, и Уэллен вполне разделял ее чувства. — Но для беседы
можно найти более подходящее время и место.
— И вправду… — Он резко надел капюшон. Уэллену показалось,
будто перед ним захлопнулась дверь. Несколько мгновений назад он почти
разглядел человека, прячущегося под защитой теней, а теперь перед ним вновь
стоял великий волшебник с непроницаемой маской вместо лица. — И именно мне
придется переместить туда всех, поскольку вы оба на это, кажется, неспособны…
Сумрак начал было крутиться на месте, но почти сразу
остановился и оценивающе, как показалось Уэллену, взглянул на него.
— — Твои возможности, господин Бедлам, гораздо больше, чем
я полагал.
— Что это значит?
— Я до сих пор не могу ничего никуда телепортировать, какой
бы вариант заклинания ни пробовал. Пожалуй, ты оказался слишком тяжелым якорем.
И Уэллену, и Забене подобное заклинание было неподвластно,
надеяться они могли только на Сумрака.
— Я должен исправить то, что сделал?
— Это было бы весьма любезно с твоей стороны. Уэллен
попытался думать об отмене собственного заклятия. Он увидел радужное свечение,
словно манившее к себе, но едва мысленно потянулся к нему, все пропало.
Сумрак покачал головой:
— Сдается мне, мы обречены идти пешком.
