— В моей семье было принято дожидаться, пока гость доест свое блюдо, и только после этого можно было приступать к еде, — заговорил он. — Я понимаю, что это старомодный обычай. Восходящий еще к тем временам, когда наш Господь сделал плоть священной. Род Шанти, как вам известно, стоял у истоков. Но, если вам неловко, я с радостью присоединюсь к вам, прежде чем вы закончите ужин.
Проповедница молчала подозрительно долго. Майя знала, что Ричард наплел бог весть что, и глупое выражение его лица лишь подкрепляло мрачные предположения по поводу их участи. Но она не могла шевельнуться, даже лягнуть его под столом, чтобы остановить. Она перевела взгляд на Мэри Симонсон. Та перестала жевать, но еще не проглотила кусок мяса. Наконец она протолкнула его и сказала:
— Я даже не догадывалась, мистер Шанти. Надеюсь, вы сможете простить мне мое поведение. Я просто решила, что… впрочем, не обращайте внимания. Я почту за честь доесть свою порцию, прежде чем вы приступите к ужину. А потом я составлю отчет в департамент. Могу вас заверить, что это будет в высшей степени благоприятный отчет.
Ричард изобразил некое подобие поклона. Проповедница доела в молчании.
Майя была поражена. Шанти стояли у истоков… с каких это пор? Отчет будет в высшей степени благоприятный? Что произошло сейчас у нее на глазах? Она не могла ответить. Мэри Симонсон отодвинула свою пустую тарелку и встала из-за стола.
— Превосходная еда, миссис Шанти. — Она обвела взглядом остальных членов семьи, оглядела столовую и примыкающую к ней кухню, удовлетворенно кивнула. Достав из своего кожаного портфеля блокнот, она сделала в нем пометки красным карандашом и произнесла:
— Что ж, так и запишем. Все в полном порядке. Я должна поблагодарить вас за ужин и пожелать спокойной ночи. Да благословит вас Господь и да наполнит он ваши желудки.
Мэри Симонсон ушла, и только после этого Ричард вонзил острие своего ножа в кусок мяса на тарелке. От проповедницы остались лишь воспоминания об ее многослойной красной мантии. Некоторое время все молчали. Майя первой нарушила тишину.
— Господи, Ричард, что ты ей наговорил? — медленно сказала она. — Что произошло, скажи на милость?
При четырех свидетельских показаниях «против» и в отсутствие хотя бы одного голоса в его защиту объяснение Снайпа с Рори Магнусом было кратким. Большую часть времени он молча простоял в гигантском кабинете хозяина, глядя под ноги, на ковер из коровьей шкуры. Когда он изредка осмеливался поднять взгляд, то видел перед собой странное выражение лица Магнуса. Снайп даже не рассчитывал на столь неожиданную реакцию. Хозяин вовсе не был в ярости. Казалось, его забавляло происходящее, и на его лице играла блудливая улыбка, пока он раскуривал сигару и потягивал водку. Иногда возникало ощущение, что он и не слушает то, что ему говорят.
У Снайпа появилась слабая надежда на то, что из-за совершенного им греха на него не обрушится вся мощь гнева Магнуса. Может, повезло, и они застали его в благодушном настроении. А может, слухи о наказаниях Магнуса были сильно преувеличены и служили для того лишь, чтобы держать рабочих в страхе. Минут через десять Магнус отпустил дояров, и Снайп остался наедине с Мясным Бароном и его телохранителем.
Когда на лестнице стихли шаги, Магнус наконец обратился к Снайпу:
— Ты удивишься, когда узнаешь, сколько таких извращенцев я здесь повидал, Снайп. Одни предпочитали трахать телок, другие быков. Мне плевать, чем они там занимались, потому что, после того как я об этом узнавал, они больше никогда этого не делали.
Снайп боялся встречаться глазами с хозяином — у того был суровый взгляд. Опасная игривость Магнуса в сочетании с его, Снайпа, собственным позором — пожалуй, это было чересчур.
— Секс всегда, даже в лучшие времена, был рискованным занятием. Никогда не знаешь, на какую мразь, выдающую себя за женщину, нарвешься в этом городе. Неудивительно, что зачастую скотина выглядит куда привлекательнее для моих рабочих, нежели их жены и потаскухи. Я этого не понимаю, но, во всяком случае, могу себе представить, как все происходит.
Магнус замолчал и после короткой паузы продолжил:
— К сожалению, меня беспокоит потенциальный ущерб, который может быть нанесен моей собственности, и неуважение к ней. Вся живая тварь в этом городе принадлежит мне, и тот, кто относится к ней без должного почитания, должен за это расплачиваться. Что мне непонятно, так это то, почему мои рабочие до сих пор не уяснили это своими куриными мозгами. Да, это нигде не прописано, но всем известно, какой штраф грозит за ущерб моему бизнесу.
Магнус откинулся на спинку кресла с такой силой, что оно скрипнуло.
— Я так полагаю, ты читал Книгу даров.
Снайп был вынужден заполнить вакуум молчания, воцарившегося после этой реплики.
— Да, мистер Магнус.
Магнус поджал губы, и по выражению его лица можно было догадаться, что он мысленно закрыл для себя тему.
— В таком случае мне больше нечего тебе сказать. Бруно, организуй доставку Снайпа в стадо. И разыщи Рубщика. Проследи, чтобы Снайп был переработан на мясо немедленно. Я хочу, чтобы уже к вечеру от него осталась только колбаса.
Он подлил себе водки.
Бруно схватил Снайпа за шиворот — это была его фирменная хватка — и потащил его в дальний угол кабинета. Там, за портьерой, скрывалась деревянная дверь. Бруно открыл ее и вытолкал Снайпа на темную лестницу, которая вела вниз.
— Да, Бруно, и оставь дверь открытой, хорошо? Я, может, заскочу, проверю, как справляется Рубщик.
Как и у многих рабочих завода, у Шанти отсутствовал палец. В его случае это был большой палец правой руки. Но, в отличие от тех, кто получил производственную травму, он потерял палец в результате несчастного случая, о котором у него даже не сохранилось воспоминаний. Ему еще не было и года, когда это произошло, так что он научился вполне обходиться без пальца. Во всяком случае, это совсем не мешало ему в работе с пневматическим пистолетом.
Администрация ценила его сноровку, поскольку она сулила высокую производительность забоя. Шанти всегда считал себя добрым и сострадательным человеком и старался умерщвлять скот быстро и безболезненно, насколько это было возможно. Ему была невыносима мысль о страданиях любого живого существа, кроме себя самого. То, что он наблюдал каждый день на конвейере, было вовсе не парадом безмозглой скотины и не чередой безучастных лиц животных. Не мучил он себя и мыслями о том, что перед ним проходят чьи-то жизни. Это была слишком страшная реальность. Калейдоскоп глаз — вот что видел Ричард Шанти изо дня в день, наблюдая колонны Избранных.
Глаза были изумрудно-зелеными, как свежие леса. Глаза были отполированными карими слитками. Глаза были мудро-серыми. Глаза были небесно-голубыми и искрящимися россыпями сапфиров. Глаза были обрамлены белками, в которых застыли мольба, немой укор. Глаза были пленниками этих послушных, безропотных белков. Белыми, как сама смерть. Глаза говорили с ним, потому что те, кому они принадлежали, говорить не умели.
