Мужчина задумался, и расстояние между ним и Алексис чуть увеличилось. Чувства, которые он испытывал к ней, как-то поразительно ярко подчинили его себе. Он смотрел на ее затылок, ее профиль, когда она задержалась у витрины, опустив глаза, чтобы рассмотреть выставленные ноутбуки под вывеской магазина «Мегабайты у Марри», потом осторожно коснулась прохладных губ языком и заправила длинные, до плеч, каштановые волосы за ухо, открыв сережку — тонкую серебряную филигрань.
Мужчина пытался совладать с чувствами, вспомнив, как в прошлом подобная слежка обычно приводила к вскрытой двери. Заглушённый крик, намотанная на шею проволочная сетка, зубы, клацающие о дуло пистолета, ножовка поперек рта и грязь, жуткая грязь… в основном дело касалось мужчин. Кровавая работа. Предупреждение о том, чтобы помалкивали. Отрезанный язык, аккуратно уложенный в бархатную подарочную коробочку и отправленный по почте. Предостерегающие слова, вытравленные на человеческой плоти.
Стряхнув с себя эти воспоминания, он зашагал в ногу с быстрой походкой Алексис. Она бросила взгляд налево, и мужчина отметил сосредоточенное выражение ее лица. Ее что-то заботило. Она деловая женщина. Ему захотелось, чтобы она подумала о чем-нибудь забавном. Она часто так делала, сама себя развлекала, улыбалась или коротко посмеивалась. Юмор — единственное, что не давало ему пасть на колени с разбитым сердцем, разбитым из-за всего того ужаса, который творится в этом пришедшем в негодность мире. А он упорно старался все исправить, навести идеальный порядок, как и его отец. Всегда ставил вещи на место. У него было свое время и место для всего, но только того, что существовало теперь, в настоящем, которое творит будущее. Полное отрицание прошлого.
Чувство юмора. Это ему нравилось в женщине. Смешливость. Она обладала простой и сдержанной красотой и потому так возбуждала. Он был уверен, что она не считает себя красавицей, что делало ее красоту чем-то гораздо большим, чем комбинированная привлекательность всех этих нереально идеальных женщин на одно лицо, проходивших мимо нее.
Полностью разобраться в Алексис ему было легко. Получилось с первого взгляда. Тайное желание души проявилось в его снах. Давным-давно его народ называл такие откровения словом «ондиннонк»,
[3]
и считалось, что нужно немедленно подчиниться тому, что открывалось во сне, действовать по его указаниям и воплотить его до конца. Иначе тело заболеет и умрет.
Личность у Алексис была сильная и независимая, но открытая для сближения, ничего не скрывающая. С ней легко было сблизиться, сделать своей и удерживать сколько надо. Она была маяком и посылала ему сигнал. «Мне нужен кто-то, — говорил ее взгляд. — Я независима, но я одинока. Я ранима». Двойственность новой женской дилеммы. Сила и потребность одновременно. На этой путанице легко сыграть.
Мужчина бросил пятидолларовую бумажку в ящик для сбора денег Армии спасения. Женщина в униформе улыбнулась, и он коротко ответил ей тем же.
— Так держать, — сказал он ей, его дыхание превращалось в холодном воздухе в туман.
Он помнил, как однажды они дали ему приют, он был в бегах, потерялся в слепящей метели на пустынном отрезке шоссе в канадской провинции Альберта, после того как его машина с трупом в багажнике съехала с дороги. Он нашел старую хижину у обочины, где пережидал ненастье, прислушиваясь к отрывистым потрескиваниям в стенах, когда время от времени дерево трещало от сильного мороза. Его нашли двое из Армии спасения, взяли с собой без лишних вопросов, дали ему ночлег и накормили горячей едой. Они спасли ему жизнь. Истинные чудотворцы.
— Благослови вас Бог, — ответила женщина, передавая ему бумажный листок, который он быстро сунул в глубокий карман.
— Спасибо, — сказал он и заторопился дальше.
Он старался идти легкой походкой, сунув руки в карманы пальто, и позвал Алексис по имени сквозь редкую толпу, поднимавшуюся по невысоким ступенькам ко входу в «Матрицу».
Алексис замедлила шаг и оглянулась через плечо, но человек не посмотрел на нее. Он быстро прошел вперед, мимо, чуть коснувшись ее локтя, а она искала человека, который позвал ее.
Прикосновение, сказал он себе. Первый знак запечатлен, хотя она даже не догадывается. Позвавший ее голос, хозяина которого она не смогла определить. Начало срыва. Она усомнится в своей твердости и станет более уязвима. Сначала испугать ее, потом подойти ближе, чтобы успокоить. Такое ухаживание на расстоянии, мысленное проникновение осуществить гораздо легче, чем обычный роман. Бесцветный оттиск впечатывается сильнее, закладывает основание для будущего дежавю, которое породит гораздо более прочную, глубокую привязанность.
Алексис стояла в вестибюле в ожидании лифта, спускавшегося за работниками офисов, возвращавшимися с обеденного перерыва. Она улыбнулась женщине со своего этажа, секретарю инвестиционной фирмы. Входя в лифт, она не заметила, что вместе с ней зашел и мужчина. Она не подозревала, о чем он думает, стоя рядом. Он поднимется с ней на восемнадцатый этаж, а потом будет смотреть, как она выходит из лифта и направляется к себе в офис.
«Завтра, — подумал человек, — я в первый раз позвоню ей в офис. Мне нужна рекламная кампания для моей новой фирмы». Какой фирмы? Он улыбнулся про себя, оглядываясь вокруг, но в его улыбке не было ни следа коварства. Это была теплая улыбка, с нею он опустил глаза к полу, рассматривая каблуки замшевых сапог Алексис, пока закрывались двери лифта. Его отделяло от Алексис всего два тела слева, и его разум играл, воображая, что он мог бы сделать с ней. Он украдкой глянул на ее профиль и вспомнил другие лица и то, что он с ними сделал. Но то было ради денег, и все они этого заслуживали. Алексис ничего не сделала, чтобы заслужить то, что он вспоминал.
Он подумал о том, какая у него будет новая компания. Или новый имидж для старой компании. Какой еще старой компании? Поменять имидж, сказал он себе. Вот что ему действительно нужно. Удалить, вырвать гнилой зуб. Или изменить лицо. Скоро Новый год. Смена масок вполне придется к месту, метафорическая смена лиц.
Завтра он позвонит и договорится о встрече. Чтобы стать видимым, войти в ее сознательный мир. Чтобы вновь началась его более реальная жизнь из сновидений.
2
Торонто
Зазвонил телефон, и Стэн Ньюлэнд быстро снял трубку. Он кивнул, сидя за столом красного дерева, и сказал:
— Двадцать тысяч долларов.
Потом он обвел взглядом обшитые красным деревом стены и посмотрел на портрет своей любимой скаковой лошади по кличке Гордость Канонира. Небольшой медный светильник бросал на картину яркий свет.
— Найди его. Нехорошо ему уходить, так и не навестив нас.
Свободной рукой Ньюлэнд рывком выдвинул верхний ящик стола и сгреб пачку фотографий молоденьких девушек, позирующих перед объективом. Все такие старательные. Он просмотрел глянцевые снимки, разметав большой ладонью по столу.
