«Когда мы едем?» — спросила женщина поверх сильных помех, заглушавших голоса в приемнике.
«Первого января. Видишь, это здесь».
«Вот это подарок!» — сказала она. Снова тишина. Поцелуи. Чуть различимый стон.
«Надеюсь, тебе удастся взять отпуск».
«Насчет этого не беспокойся. Я же теперь партнер в фирме, помнишь?»
Снова тишина, потом она сказала: «Теперь ты открой свой подарок».
Звук разрываемой бумаги.
«Здорово, — сказал он мягко. — Очень красиво».
«Если б я знала о поездке, я бы купила тебе плавки вместо теплой рубашки с галстуком. Можешь поменять, если тебе не нравится. Правда, даже не думай, что ты меня обидишь».
«Нет, все отлично».
«Правда? Тебе правда нравится?»
«Правда. Спасибо».
«Вот, открой еще это».
Снова разрывается бумага.
«Кафка. Буду читать на пляже».
«Да уж, настоящее легкое чтение для отпуска».
«Нет, это здорово, и Гоголь тоже. Я читал „Процесс“ Кафки, а эту нет. А Гоголя я вообще не читал».
«Тебе понравится. Я точно знаю, что понравится».
На этот раз наступило долгое молчание, и человек в машине сунул в рот сигарету и щелкнул зажигалкой. Его губы искривила усмешка.
Он снова услышал женский стон, на этот раз медленнее и продолжительнее. Потом все смолкло, и наступила долгая пауза, и человек в машине даже проверил свой приемник. Кажется, он работал нормально. Потом он услышал голос женщины, низкий и хриплый. «Скай, милый, хороший мой, все нормально. Я люблю тебя. Такое бывает. Такое бывает со всяким».
Но мужчина промолчал. Небесный Конь, убийца, не издал ни единого звука. Человек, сидевший в машине, этого и ожидал. Опасного, опасного молчания.
20
Торонто
Так как Дженни Киф находилась в безопасности под защитой полиции, Кроу решил, что пора брать Стэна Ньюлэнда, пока еще он не успел замучить других девушек. Очевидно, Ньюлэнд забыл об осторожности. Даже если он будет подозревать, что за ним следят, возможно, это не заставит его прекратить свои игры в соблазнение, мучение и смерть. Может быть даже так, что сама мысль о слежке манила его, подливала масла в огонь его непреодолимого влечения к жестоким убийствам новых и новых девушек. Задача нелегкая. Но в одном можно быть уверенным. Ньюлэнд наймет всех подонков в Торонто, чтобы они отыскали Дженни и разделались с ней за, безусловно, назначенное им вознаграждение.
Сочельник в больнице. Большинство сестер были веселее обычного, но некоторые казались молчаливыми и несчастными оттого, что не могут провести Рождество со своими близкими. Все они проходили мимо его палаты, спешили по делам, а кое-кто из них, проходя мимо, улыбался ему.
Повсюду катились подносы с едой, и в его палату с подносом зашла женщина в бледно-голубой униформе. На блюде под крышкой лежало особое угощение: маленький шоколадный Санта-Клаус, завернутый в разноцветную фольгу. Кроу взял его и поставил на край столика, скрипя зубами от боли. Он хотел приберечь шоколадку для Дженни.
Врач, на чьем попечении он находился, отказывался его выписывать. Придется сержанту уйти на свой страх и риск и подписать бумагу, которая освобождала больницу от всякой ответственности на случай осложнений или ухудшения состояния пациента.
— Должна пройти еще неделя, прежде чем вы сможете двигаться без вреда для себя, чтобы не открылась ваша рана, — сказал ему врач. — Вам нужно лежать неподвижно, пока все не заживет. Попробуйте на время обойтись без игр в ковбоев и индейцев.
Врач улыбнулся ему самоуверенно, нахально, из-за этого Кроу захотелось вскочить с койки и затолкать жемчужно-белые зубы врача прямо ему в глотку.
Кроу пошевелился на койке. Завтра он уйдет из больницы, выпишут его или не выпишут. Ему было не по себе, он ворочался в постели, вел с болью отчаянный разговор, словно переговоры с упрямым террористом. Он хотел уйти из больницы, но он знал, что с такой болью ему будет трудно двигаться свободно. Ему нужно, чтобы врач дал ему болеутоляющие таблетки, а если врач не согласится, тогда придется раздобыть где-нибудь в городе. Завтра Рождество, и именно в этот день Кроу хотел прищучить Ньюлэнда. Ему казалось, что это единственный подходящий момент.
Через полчаса он закончил есть, с радостью обнаружив, что к нему возвращается аппетит, хотя вся больничная еда была чуть теплая. Он выпил чай и снял трубку телефона, чтобы позвонить Фрэнсису Мориду. Он постоянно проверял Морида, ему нужно было убедиться, что все идет по плану. Прозвучали только два гудка, прежде чем на другом конце взяли трубку.
— Сержант Кроу.
Ни единого звука не раздалось со стороны Морида, пока Кроу не назвал кодовое слово. Тогда Морид невыразительно сказал:
— Все в порядке, — и повесил трубку.
— Что за тип? — пробормотал про себя Кроу, протягивая руку, чтобы положить трубку на место, потом подождал, пока утихнет режущая боль и пот высохнет на его лице, прежде чем даже попытаться сделать еще один глоток остывшего чая.
Ожидание было невыносимым. Морид никогда не отпускал Дженни от себя. Заходя в туалет, она слышала, что он стоит у двери. Ее это смущало.
— Почему вы просто не смотрите за входной дверью? — спросила она, выходя из туалета. — Как делают обычные полицейские.
Он только посмотрел на нее своим острым взглядом, но ничего не сказал.
— Хотите пива или чего-нибудь еще? Рождество же. Надо же куда-нибудь сходить.
Морид покачал головой и пошел за ней на кухню.
— Да отстанете вы от меня когда-нибудь? — огрызнулась она.
Он встал у кухонного стола и смотрел, как она открывает холодильник. Потом она достала бутылку апельсинового сока, стакан из буфета и повернулась к нему.
— Слушайте, вы должны выпить со мной, или я рассержусь. Мне же нужно с кем-нибудь чокнуться.
Лицо Морида не изменилось. Пошевелились только его губы.
— Хорошо.
Дженни просияла:
— Ну и здорово.
Важна даже маленькая победа, учитывая, какую неограниченную власть имел над ней этот полицейский. Она взяла еще один стакан и наполнила его до краев, протянула ему:
— Держите. — Она чокнулась с ним и сказала: — Будем здоровы.
Морид поглядел на стакан, понюхал его, потом подождал, пока Дженни выпьет. «Он должен был выпить первым, — подумала она. — Это же он меня защищает».
— А вдруг сок отравлен? — саркастически проговорила она. — А что, если я сейчас хлопнусь замертво? Как вам это понравится?
Он омочил губы соком и уставился на нее.
— Сама себе злейший враг.
— В каком это смысле?
