— Нет.
— Продюсерскую компанию «Логос» знаете?
— Конечно.
— Вам известно, какое к ней имел отношение Гордин?
— Они работали вместе над одним проектом.
— Гордин представлял Фонд?
— Наверное. Я не в курсе деталей.
— Что за проект?
— «Фантастикум». Это рабочее название.
— А чем конкретно занимался Гордин?
— Конкретно — не знаю. Но идея фильма была его.
— Что вы вообще знаете об этом проекте?
— О коммерческой стороне — практически ничего.
— А о какой?
— Скажем так, о творческой.
— И что вы можете сказать о творческой?
— Это такое амбициозное начинание. Крупнобюджетное. Предполагается, в смысле. Предварительно, насколько я помню, речь шла о бюджете в шесть-восемь миллионов. Долларов.
Ответив, она сообразила, что вопреки собственной заяве изложила как раз финансовую информацию. Но Валяев этого и не заметил.
— А вам Гордин не предлагал участвовать во всем этом?
— Предлагал. В качестве сценариста. Я сразу отказалась.
— Почему?
— Фильмы ужасов — не мой жанр.
— Это должен быть фильм ужасов?
— Ну… мистический триллер.
— Вы просто отказались — и все?
— И все.
— А про Гордина вы что-нибудь знаете?
— В каком смысле?
— Где он? Что сейчас делает?
— Без понятия.
— Неужели совсем ничего? У вас же есть, наверное, общие знакомые…
— А общие знакомые, насколько я понимаю, тоже не очень в курсе.
— Он что, ни с кем не общается?
— Нет — по крайней мере, с теми, с кем общаюсь я. Кто-то, по-моему, говорил, что он уехал куда-то… что-то в этом роде.
— А куда?
— Не знаю. И тот, кто говорил, тоже не знал. Насколько я помню.
Капитан покивал — себе.
— И почему он пропал — вы тоже не знаете?
— А он пропал?
Валяев поднял на нее глаза. Серые, мутноватые, с тяжелыми веками. И весь он был — серый, мутный, тяжелый. Недопропеченный какой-то.
— Он пропал, — сказал капитан тяжелым сырым голосом. — А незадолго перед этим Ка-Бэ-И выделил Фонду крупную сумму. Под тот самый проект. И денег этих теперь никто не может найти. Вы что-нибудь знаете обо всем этом?
Ксения непроизвольно отвела взгляд… Интересно, как моя реакция выглядит со стороны?.. Но глаз не дергался — это она отметила с мимолетным удовлетворением.
— Первый раз слышу.
«Коммерческий банк инвестиций» — набрала она вечером в «Яндексе» и тут же получила «тассовку» на «Regnum’е», датированную непосредственно сегодняшним числом.
Два банка лишены лицензий за неисполнение закона об отмывании денег
Центробанк России отозвал лицензии у московского Коммерческого банка инвестиций и Новосибирского общественного коммерческого банка. Как сообщает ИТАР-ТАСС, лицензия у Коммерческого банка инвестиций отозвана в связи с неисполнением федеральных законов, регулирующих банковскую деятельность, и нормативных актов ЦБ РФ, неоднократным нарушением в течение одного года требований, предусмотренных статьями 6 и 7 федерального закона «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма», а также с учетом неоднократного применения мер… Полномочия исполнительных органов банка приостановлены в соответствии… Руководителем временной администрации КБИ назначен…
Впрочем, ни про какой Фонд поддержки кино ни в этом сообщении, ни в аналогичных, добытых Ксенией в Сети, конечно, не поминалось. Вообще никаких подробностей не было.
Она откинула голову и обеими руками медленно убрала волосы на затылок. Задумчиво покусала верхнюю губу. Потянулась за мобилкой. Написала эсэмэску, ткнула «Послать», «Найти» и остановила курсор на строчке в «Контактах», где значились всего две буквы: «АД».
6
Он
«Подушки, матрасы из гречневой шелухи от 100 до 1500 руб. Постельное белье: пододеяльники, простыни, наволочки от 1300 руб.» Ниже на том же плакатике: «Выращивание ШИНШИЛЛ!» Наискось по диагонали: «Распродажа!» Отрубленное этим словом: «Опилкобрикеты: 5000 руб./тонна, 700 руб./40 кг». Внизу: «ЕЖИ. Производственная фирма» (прилагается адрес-телефон). Сверху на трех этих больших буквах — некая ушастая крыса (изображение). И вдоль нижнего среза плакатика: «Шьем по индивидуальным заказам».
Я зажмурился и некоторое время стоял так, с закрытыми глазами. Смыслы распадались — или ускользали: чувство ухода реальности из-под контроля было физическим, тошнотным. Словно неподконтрольна она была не сознанию, а телу — как палуба в качку. Хотя и правда качало… Раскачивало, мотало и с надсадным, по средостению дерущим сипением несло из потемок в потемки.
Я открыл глаза: щекастый, налитой, на полтора сиденья, боров лет сорока пяти смотрел снизу в упор со стремительно нарастающей агрессией — на болтающегося на поручне меня. Думал, я пьяный и вот-вот его облюю (он был недалек от истины). Его соседка, ухоженная, сучьего вида тетка за пятьдесят, тоже косилась — испуг и ненависть. С обеих сторон и сзади мягко наваливались, протяжно протирались.
Где-то совсем рядом разговаривали. По голосам: две вряд ли совершеннолетние мочалки. Блядски растягивая слова и глумливо взгогатывая. Одна рассказывала второй, как, значит, в клубе к ней кто-то подкатил яйца:
— А я ему говорю: «А какая у вас машина?» «Вольво Эс-восемьдесят» — с понтом охуеть круто… А я: «А какого года?» «Две тыщи первого». А я: «А щас какой?..»
Парное ухабистое реготание.
Не-мо-гу.
Сжав зубы, я стал протискиваться туда, где, кажется, было посвободнее. Протиснувшись, понял, почему. На одном из диванчиков развалился некий молодогвардеец, бухой в муку — уже не в состоянии даже сидеть, клонясь неудержимо вперед, оплывая здоровенным бесформенным мешком, бликуя светлым, широким, наглым, почти под ноль уделанным затылком. На соседних сиденьях и в проходе, куда орел намеревался в ближайшее время нырнуть носом, было, естественно, пусто. Под его голенастыми ногами перекатывалась, рокоча, по мокрому полу бутылка из-под «Хольстена».
Вдруг в судороге спонтанной активности, не поднимая головы, гвардеец пнул стеклотару что есть мочи первой подвернувшейся нижней конечностью — бутылка звонко отлетела по диагонали к дверям, завертелась на месте, но, поколебавшись, смирилась с физическими законами и медленно покатилась обратно, против движения поезда. Опять к этому орлу. Тогда он, по-прежнему не распрямляясь, подцепил ее за горлышко рукой и шарахнул об пол. Бутылка не разбилась. Орел раз за разом методично молотил ею в одно и то же место — но то ли ему силенок в полуотрубе недоставало, то ли стекло за границей выдули на совесть: не бился пузырь. Плотно набитый по обе стороны от урода вагон старательно ничего не замечал.
