23
Связавшись со своими в Москве, Знарок узнал, что там Руслан Никонов и правда был, и даже успел отметиться. В начале ноября задержали банду, занимавшуюся автоподставами, — все приезжие: несколько хохлов, один азербайджанец, один из Казани. Все молодые — от 20-ти до 30-ти, Работали на Ленинградском, на Кутузовском, на МКАД — по классической схеме: на дорогой машине, «мерине» или «бэмке», догоняли лоха, заставляли остановиться и принимались орать, что водитель, гад, их помял. Показывая при этом на свое битое переднее левое крыло. Кто-нибудь из них еще как правило орал к тому же, что он — сын прокурора Москвы, племянник замминистра внутренних дел и т. п. Другой тем временем — пока водила отвлекался на препирательства — втихаря зашкуривал ему заднее крыло, в которое потом лоха тыкали: во, смотри, как ты ни при чем?! Далее ребята демонстративно звонили якобы в страховую компанию, передавали водиле телефон — сам убедись — и тот выслушивал «страхового агента», доходчиво разъяснявшего, что раз участники ДТП покинули место аварии, ОСАГО не действует. Сыночек/племянничек рвал тельняшку на груди и требовал за ремонт крутой тачки штук эдак десять баксов. Деморализованный лох лепетал, что с собой у него столько нету. «А сколько есть?» — осведомлялись у него, и тот был рад отделаться хотя бы содержимым лопатника. Если жертва попадалась не впечатлительная и сама принималась звонить в ГИБДД, ребята быстро сматывались. Однажды смотаться не успели.
Те, кого повязали на месте, сдали того, кому они звонили, — «страхового агента». Но его ментам поймать не удалось. По словам подельников, звали его Русланом Никоновым, был он тоже не москвич и, по всей видимости, не россиянин (сам говорил, что с Украины, опять же), и словесный его портрет совпадал с нарисованным Гродниковым. Правда, проработал «Никон» с ними недолго — только пару месяцев…
Хотя все худо-бедно сходилось, удовлетворения Знарок не испытывал. Представить себе этого Ника-Никонова у майора не получалось никак. Совместить то, что он читал на «Синефобии», слышал от Гродникова, Шохина, от москвичей.
Он и сам, конечно, понимал: тот Русел, с которым общались все опрошенные им питерцы, — панк, бомжеватый неврастеник с видным невооруженным глазом «прибабахом» — не мог быть Ником с «Синефобии» (что Гродников только подтвердил). Но именно Ник выложил на форуме развернутые комментарии на темы, по которым за несколько дней до того — причем каждый раз! — Русел консультировался поочередно со Смирновым и Марковым. И это, конечно, не могло быть случайным совпадением.
Его кто-то последовательно подставлял — Русела. «Ник» с форума. Эрудит хренов.
…Собственно, тут и двух вариантов не было — кто.
Ксения поставила на стол кружку, врубила Ленкин комп, уселась… поморщилась — сверху опять раздавалось. То есть почему «опять» — там орали всегда. Практически круглосуточно. И ежедневно. Если не сами хозяева, то телевизор, если не телевизор, то музыкальный центр, причем вопили, надрывались, включенные на полную громкость. И добро б какая глухая старуха там засела — ничего подобного. Молодое семейство. С двумя малолетними детьми. Ксения ни разу еще не видела никого из этой семейки Аддамс, но прекрасно знала уже и ее состав, и примерный возраст членов, и характер их взаимоотношений. Ибо жили они громко, самоутверждаясь в каждом звуке, и торжествующей этой жизнедеятельности не помеха были ни тощее перекрытие советской девятиэтажки., ни слой «евроремонтного» регипса.
Безусловно, это один из главных видовых признаков ЖЛОБА — он всегда орет. В любых обстоятельствах, в любое время суток и в любом настроении. В плохом он ревет матом на домашних, колотит посуду и мебель, в хорошем — утробно гогочет и для пущего веселья выкручивает на максимум колхозную попсу. Его жена надсаживается в телефон: «А я ему говорю: да ты, сука, у меня ваще га-авно-о-о жрать будешь!.. Не, ну ты представляешь, блядь какая!» Его обделенные чем-то дети верещат в надежде развалить панельный курятник акустическим ударом, а когда номер не проходит, пытаются продолбить пол, десятками минут прыгая с ультразвуковым визгом на одном месте. Телеящик у него горланит с раннего утра до полуночи без единого перерыва, причем так, что Ксения не напрягаясь разбирает, каким именно хитом испражняется в данный момент МузТВ, какую тему обсуждают на очередном «семейном» ток-шоу или от какого сортирного перла покатывается аудитория Петросяна.
Она думала о Ленке. Главном бухгалтере процветающей помаленьку фирмы, вполне богатой бабе, вбухавшей хренову тучу денег в ремонт и превратившей дрянной совдеповский трехкомнатный скворечник в без малого дизайнерский шедевр… Обо всех прекрасно одетых, презрительно-самовлюбленных «миддл-» и «аппер-миддл-классовых» дядях и тетях, заботливейшим образом обустроивших собственную жилплощадь, — но по каким-то причинам не потянувших переселение в центровые доходные дома начала века со стенами полуметровой толщины… Да вообще — о тщете любых потуг убедить себя, что ты не принадлежишь этой стране. Что ты вне, выше, абсолютно отдельно от ее визгливо-матерного, хрипло-бухого, угарно-блатного, безмозглого, непримиримого и беспощадного биоценоза…
Еще с незапамятных пор Ксения все не могла понять до конца — почему наши богатые выглядят и ведут себя невменяемыми отморозками. Откуда эта их паническая, судорожная замкнутость в своем кругу общения и представлений, патологическая зацикленность на выморочных символах и стандартах социального статуса. Слабоумная способность по поводу и без повода бубнить «элитный» и «эксклюзивный», скрупулезно подсчитывать количество звезд — вся эта помешанность на градациях престижа… Ей виделось тут самодовольство выскочек, преувеличенное высокомерие нуворишей, истерические попытки полностью порвать с породившей их средой, доказать себе собственную инакость.
Но со временем она стала подозревать, что дело серьезней, что причина — далеко не только в имущественном расслоении и примитивных понтах. Что за всем этим стоит беспомощное стремление к упорядочению некой зоны вокруг себя — квартиры, в которой можно запереться, машины, позволяющей преодолевать неорганизованное пространство без контакта с ним, «элитного» дорогущего кабака с фейс-кодом-дресс-контролем куда не просочится снаружи вирус распада… Желание уберечься от повсеместного нашего хаоса. Выгородить участки предсказуемости. Обустроить хоть какие-то фрагменты реальности («ЕВРОремонтные» — нерусские! — квартиру с офисом, клуб, ресторан) и функционировать только в их границах и в узком кругу подобных тебе, тщательно делая вид перед ними и самим собой, что все прочее, все, что «по ту сторону», если и существует, то к тебе не имеет никакого отношения и никогда тебя не коснется.
Это — элементарный механизм психологической защиты. Потому что нормально существовать в условиях тотальной агрессии со всех сторон и принципиальной непредсказуемости окружающего — невозможно. Но Россия — это ведь именно пространство хаоса (как ни объясняй это обстоятельство и какие выводы из него ни делай). Всегда была им.
…Ксения начинала даже думать, что так в этой стране вели себя все «элиты» — независимо от того, когда по какому принципу они формировались: по сословному, имущественному или образовательному. Что и строительство Петербурга, и французский язык в качестве родного для русских дворян, и комплексы так называемой интеллигенции перед так называемым народом, и снобская англомания какого-нибудь кадета Набокова… и изгойство ребенка-очкарика в «пацанском» классе, и британские поместья, оптом скупаемые русскими миллиардерами, — все это на самом деле симптомы одного и того же: ужаса перед собственной страной всех ее жителей, кто по той или иной причине от нее дистанцировался. Попытки, или желание, или дискомфорт от невозможности превратить психологическую дистанцию в фактическую…
