Книга ТИК, страница 59. Автор книги Алексей Евдокимов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «ТИК»

Cтраница 59

— …Кевин Спейси? — Андрей прищурился.

— Ага.

— Это который… — Он снова повернулся к дисплею. — Джон Доу?

— Ага. В фильме «Семь»…

— Дьявол… Ну-ну.


— И с тех пор вы ничего о нем не слышали? — спросил Знарок.

— Нет.

— Ну а кто он такой вообще был, Руслан этот?

— Да не знаю даже… Он как-то не рассказывал про себя никогда… Странный парень: он же умный был, с образованием, наверное, — че он там делал?..

— С образованием? С чего вы взяли?

— Ну как… видно же. Ну, у нас-то мужики знаете какие… простые… А этот Русел — не: он совсем из другой оперы, это сразу понятно было… Вообще мужики его не любили. По-моему, они его даже побаивались…

— А почему он ушел?

— Не знаю. Никому ничего не сказал — свалил и все. Как пришел, так и ушел.


Cinephobia.ru

Форум

Тема: Параллельные прямые

23.02.2006. GHOST DOG: С Днем Советской армии тебя, однако. Теперь они его, конечно, как-то иначе обозвали — но праздновать продолжают. Мало того — выходным объявили! В советские времена, между прочим, он выходным не был. А сейчас у нас по любому поводу праздник — или лучше даже каникулы. Счастливая бездельная страна… И повод — да, достойный. Хоть кто-нибудь знает, что произошло 23 февраля 1918 года, кого мы победили? Никого. Нас победили немцы — где-то под Псковом. Это потом тов. Сталин по велению левой пятки постановил отмечать создание армии именно в этот день. Что и делаем — причем еще вдохновенней, чем при совке.

Я даже не иронизирую — я собственными глазами весь день наблюдаю массу веселого бухого народа. Радуются, значит, — видимо, за «защитников отечества». Есть за кого порадоваться. За рабовладельцев-офицеров и рабов-срочников. За госсистему узаконенного, всеобще-принудительного растления. Годик мазо-, годик садо-; годик тебя, годик ты. Нехай дальше унижают, калечат и убивают друг друга по казармам — если не хватило сообразительности или бабла в военкомате откупиться. А мы за них выпьем с патриотическим энтузиазмом.

Ощущение затяжного неизбывного бреда. Какой-то всеобщей потери контакта с объективной действительностью. В какой стране живут эти люди? О чем думают? Чему радуются? Откуда в них эти праздность и довольство?..

Смотрю на таких вот довольных. (…Представь себе провинциальный вокзальный буфет. Высокие арочные окна, за которыми быстро пропадает в сумерках заметаемая обледенелая площадушка; открытые двери в зал ожидания, в проеме просматривается широченная ментовская спина. За прилавком злобная толстая тетка в кофте, компания хачей в углу громко общается по-своему. «Стоячий» столик в крошках и лужицах, почти пустая бутылка ноль пять, трое основательно уже бухих празднующих, один из которых — я…)

…Я смотрю на них, я слушаю их, как смотрю и слушаю всегда и везде, — и вижу людей, которые тяжело и плохо живут во враждебных, жестких, совершенно не приспособленных для спокойствия и благодушия условиях: они усталы, озлоблены и глубоко апатичны, им на самом деле совершенно, тотально, космически наплевать на любого рода абстракции, друг на друга, на всех остальных; они замкнуты на себе, закуклены, ощетинены, глухи и слепы, как в танке, и кругозор у них — аккурат со смотровую щель, которую они стараются сориентировать на какую-нибудь пачку бабла. Объективная реальность настолько неприятна и болезненна, что они вовсю пичкают себя разного рода психотропной и галлюциногенной мутью — от бухла до сериалов и программы «Время». В них, конечно, нет ни самодовольства, ни консерватизма, ни лояльности (вообще никаких убеждений) — просто они инстинктивно занимают наименее конфликтную и травматичную позицию по отношению к окружающему. Они слишком заняты выживанием и у них изначально довольно (или крайне) скудный «человеческий» ресурс (в конце концов они продукт беспощадной исторической отрицательной селекции) — на самостоятельное мышление и осознанное позиционирование себя в мире их не хватает. Их можно в этом понять. Их совершенно не за что уважать, но иногда их можно жалеть — если соответствующий ресурс еще есть у тебя самого. Их — подавляющее большинство и они совершенно не интересны.

Мне интересны другие. Немногие. Те, кто живет вроде бы осознанно. И при этом — вроде бы хорошо. Такие, как ты. Мне страшно интересно, а ты — действительно довольна? Чем? И как ты добилась этого? Что ты сделала такого, на что не хватило меня?..

За грязноватым стеклом был пустой двор в грязноватом снегу, торец длинного двухэтажного барака в грязно-желтой лупящейся штукатурке, прутья жидких кустов, грузовая «Газель» с тентом. Знарок в ожидании стоял у окна, засунув руки в карманы брюк и изредка непроизвольно передергивая плечами. По сугробу топталась ворона. Готовилось темнеть. Снизу, от древней ребристой батареи, валил жар, из плохо законопаченного окна тянуло сквозняком.

…Что я тут делаю? — в который раз уже всплыло совершенно для него непривычное, растерянное. — Кого ищу? Я сам-то не двинулся часом?.. (Злобный боковой ветер, поземка по разбитому асфальту, нещадная тряска. Скелеты пирамидальных тополей по сторонам дороги, голые снежные поля с длинными одноэтажными развалинами каких-то коровников — и внезапное охренение: куда это меня занесло?..)

Из открытой двери за майорской спиной изредка доносились голоса перекликающегося персонала, что-то гремело — хотя в целом тут было тихо, неприятно тихо, перепуганно тихо (как-то РАЗДАВЛЕННО тихо), а на самой границе тишины мухой зудело радио: сюсюкающий фальшиво-подростковый голосок под развеселые полтора аккорда. Ему вспомнились неподвижные фигуры психов и алкашей, их неподвижные пластмассовые глаза. («Дождик капает по лужам, значит, я кому-то нужен…») Географические проплешины на линолеуме. («Мне казалось, все пустяк, оказалось, все ништяк…») Настоявшийся смешанный запах медицины и душной кисловатой прели — не то тел, не то тряпок…

Вернулся доктор в сопровождении «интересанта». Тот смотрелся вполне ничего, во всяком случае для этого заведения: осмысленно и даже упитанно. Молодой, крепенький, чернявенький. Два года назад по пьяни избивший почти до смерти — еле откачали — собственную мать (статья сто одиннадцать). Родную. Воспитавшую его в одиночку. Шестидесятилетнюю. С инвалидностью. «Хрена ль он тут отдыхает, — подумал Знарок, — на зоне ему самое место. Их признают невменяемыми, а они потом делают ноги…» Больница была самая обыкновенная, не специализированная, «принудительные» тут сидели вместе с обычными под присмотром ребят из ОБО. Как и почти повсюду в стране. Ничего странного, что столько психов с «тяжкими» статьями в итоге сбегает…

Поначалу парень косил (на всякий случай) под явно большее «ку-ку», чем был на самом деле. Но когда понял, что́ интересует Знарока, несколько расслабился и стал вспоминать:

— Ну да, был. Такой придурок какой-то… нервный, дерганый. У него щека еще тряслась все время, так, знаете… Только он не Руслан никакой. Его Вовкой звали.

— Каким еще Вовкой? Че-то ты путаешь. Вспоминай.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация