Кажется, женщина - правда, я по-прежнему вижу только спину. Покрытую тем самым коричневым пончо. С широким, крупным вычурным узором. Переплетающиеся между собой, перевязанные в морские узлы, глотающие хвосты друг дружки странные, вроде одинаковые, но при этом все разные - то с человечьими лицами, то с рогами, то с ножками, то с крыльями - змеи, наги, василиски, уроборосы…
Вот теперь я точно не ошибаюсь. Вот теперь это не может быть чем-то просто похожим. Это именно и конкретно он - отлично памятный мне орнамент, каким Алик, странный малый Альберт Лапин, разрисовывал собственного изготовления фенечки, фитюлечки, амулеты, китайские шарики, предметы одежды…
До женщины (высокой, широкоплечей… или вдруг все-таки мужик?..) - метров тридцать. Идет быстро, целенаправленно. Хрен. Не уйдет. Бегу как на стадионе… А-м-мать… тв-в-вою же… - врезаюсь в какого-то подвернувшегося андалусца, тот летит на землю, что-то запоздало вопя, я сам чуть не падаю… А когда поднимаю глаза, вижу, что предполагаемая тетка быстро подходит к стоящей у обочины тачке.
Вжариваю как могу, опять чуть не сшибаю кого-то. Тетка открывает дверцу (ждали ее, что ли?..). Метров пятнадцать. Садится. Захлопывается. С-c-сука… Я подлетаю к серой «хонде» в тот самый момент, когда машина отваливает от тротуара. Я даже хлопаю рукой по багажнику. Могу, например, уцепиться за бампер… Через заднее стекло различаю только плечи в накидке, шляпу, черный затылок водилы. «Хонда» газует. Я остаюсь стоять столбом.
Я поплелся обратно к входу на вокзал. В голове - один бессвязный мат. Увидел, как появляются из дверей Мирский с Таней. Мирский с сосредоточенным лицом говорил по мобиле.
Я подошел. Он встретился со мной глазами, сказал что-то по-итальянски и отключился.
- Ты чего? - спросил механически, о другом, наверное, думая.
- Ничего… Кто это звонил?
- Альто. Будет здесь после обеда.
Мясистые темно-зеленые листья, толстенные спирально перекрученные стволы, свисающие воздушные корни… Тропики, сельва… В прямом смысле - по Серегиным словам, эти деревья (несколько десятков метров высотой) завезли когда-то из джунглей Южной Америки, и теперь они растут в парках по всему городу. Типа какие-то каучуконосные. Гевеи, что ли? Хрен их знает, он не ботаник… Гигантcкую раскидистую крону, накрывшую половину этой площадушки в бежево-серую шахматную плитку, Plaza de la Encarnacion, подпирали длинные тощие пальмы. Погода тоже была какая-то тропическая: тепло, почти жарко, пасмурно, влажно.
Я прикрыл веки - на их внутренней стороне тут же заизвивались, тихо шурша и поблескивая чешуей, змеи, змеи - безошибочно Аликовы… Я открыл глаза и помотал башкой.
В крохотном белом фонтанчике тонкие струйки вяло журчали из четырех львиных морд, не столько оскаленных, сколько ошалелых, с предынсультно выпученными зенками; поверх морд гарцевал амурчик. На скамейке напротив породистый горбоносый пацанчик и субтильная, легко примостившаяся у него на коленях девица кормили хлебом голубей. Точнее, горлиц: сизых, белых, бежевых - так не похожих на нашу толстую помойную птицу…
Я оглянулся на неожиданный звук: Мирский, развалившись на каменной скамейке, закинув щиколотку одной толстой ноги на колено другой, сама уверенность и беспечность, задвигал девушке Тане, что называемое нами корридой по-испански, оказывается, именуется «коррида дель торрес» - само же по себе это слово здесь означает онанизм. Девица хихикала - этот-то звук меня и удивил. Она уже хихикала…
Рыжий перехватил мой взгляд и весело спокойно подмигнул. Прорвемся, дескать. Я даже пожалел, что я не девушка Таня…
Слева был уже порт: до самого моста - del Gene-ralisimo - доходили причальные стенки. Вместо набережной - пустые открытые площадки индустриального вида, ангары. В ту сторону, к устью, еще мост, разводной, за ним, в отдалении, в окружении портовых кранов - высоченный, вроде стамбульских, вантовый с сильно изогнутым дугообразным пролетом: ванты тонко поблескивали, машины еле просматривались. Гвадалквивир, в пику классику, был грязно-зелен и тих.
Серега с Альто забились на всякий случай на видном месте. Максимально видном, с обоих берегов: в кабачке на пришвартованном к набережной левого плавучем причале между мостами Сан-Тельмо и Изабеллы Второй. Рыжий объявил, что на всякий случай пойдет один, а нам с Таней, подумав и осмотревшись, велел наблюдать с противоположной стороны (благо речка совсем неширокая).
На правом берегу встык стояли трех-четырехэтажные, какие-то очень неевропейские домики (белые, желтые, реже - голубые, красные) с широкими прямоугольными и арочными окнами. Нам довольно долго пришлось искать место для обзора, пока мы нагло не сунулись в выглядящий ремонтируемым подъезд: внутри действительно было все разорено и отсутствовали люди - так что мы с Таней пристроились прямо у окна.
Причал отсюда просматривался под изрядным углом и был довольно далеко. Ветер трепал скатанный тент, за немногочисленными столиками почти никого не было - один только какой-то кабальеро развалился: кажется, с пивом. Серега пока не торопился. Альто тоже.
Я осторожно положил на грязный пол оставленный мне рыжим рюкзачок с ноутбуком. Достал сигарету, молча протянул пачку Тане - та посмотрела: «Cohiba», отрицательно помотала головой (крепкие). За все время, что мы с девушкой были наедине, мы двумя словами не перекинулись. Она, кажется, даже глазами со мной встречаться избегала…
Я отвернулся к окну. На том берегу торчала некая полубашня-получасовня, через улицу - представительное здание с куполом, ближе к нам - что-то желто-белое, круглое в сечении: арена? не та ли знаменитая Маэстранца? Променад набережной тоже был почти пуст.
По реке проскальзывали байдарки. У того самого причальчика сгрудились катера - через некоторое время пришвартовался еще один.
- Серега, - говорю.
Таня выглянула в окно. Рыжий медленно, самым что ни на есть прогулочным шагом хилял по набережной. Прошел мимо причала. Поотирался у парапета. Как бы рассеянно вернулся и спустился по сходням. Сейчас кабачок был вовсе пуст - лишь двое недавно приплывших на катере мужиков все болтались на причале, да какой-то пацан изредка показывался.
Мирский что-то взял у стойки, сел за столик. Насколько я мог судить с такого расстояния - с невозможно вальяжным видом…
Я закурил очередную «коибину» - заметил, что руки суетятся. Таня стояла сбоку у окна в напряженной позе - ей приходилось выглядывать из-за края проема.
Ничего не происходило. Серега одиноко скучал. Никакого Альто.
Минут через пять - восемь (примерно: часов не было) еще один тип приземлился за соседний с Серегиным столик: когда он приближался, я уж подумал - следак, но нет, не похож даже…
Опять потянулось ожидание.
Не так что-то было.
Всё.
Я вроде никогда особой мнительностью, да и нервностью, не отличался - но сейчас почему-то с самого начала (возможно, даже до того, как мы устроились тут наблюдать) меня не отпускало ощущение, что все неладно. Совершенно ни на чем не основанное - по Серегиным словам, и звонил Альто с привычного номера, и ничего тревожного не сказал, - но впрямь неотвязное. И если сначала я его подавлял, списывая действительно на разгулявшиеся после всего нервы, то теперь, с каждой минутой ожидания, я все менее контролировал это чувство - и, будь у меня мобильник, ей-богу, позвонил бы Сереге и заорал: «Cматывайся!»… Не было мобильника.
