кому: [email protected]
Это ты, что ли, ДЕнис МАСлов? Чего тогда анонимно? И что это за ДИнис такой? Если ты полагаешь, что нам есть о чем поговорить, объявись сам. Потому что я твоих новых координат найти не смог, хотя пытался.
от кого: The Post office [email protected]
кому: [email protected]
К сожалению, адреса [email protected] не существует. Уточните адрес и пошлите письмо еще раз.
Яндекс. Почта
Когда я узнал, кем теперь работает Динка, то сначала даже не поверил. Это звучало несмешным стебом. Я бы себя скорее представил в подобной роли, чем ее…
Пару дней я себя сдерживал, но потом все-таки поперся в этот, блядь, банк. Хотя отлично знал, что зря туда иду.
В отделении на Энергетиков топталось довольно много народу. По ту сторону стойки сидела сплошь молодежь: три самоуверенные девицы и парень. Эдакое щекастое чмо в галстуке (я вспомнил, как представлял в этой роли себя, и хмыкнул вслух).
Динку я и впрямь не сразу узнал. И не только в напрочь изменившейся внешности дело — хотя, конечно, в свое время мне и в голову не пришло бы, что этот человек может выглядеть так…
В конце концов я пристроился в хвост «ее» очереди. Минут через пятнадцать она подняла на меня аккуратно намазанные безразличные глаза. Секунда равнодушно-любезного ожидания, потом она застыла, потом рефлекторно отодвинулась — почти шарахнулась. Испуг и отвращение. Ничего больше. Испуг и отвращение.
Я молчал. Она переполошенно огляделась, предчувствуя служебные неприятности:
— Иди отсюда, — сдавленный панически-злобный шепот. — Быстро вали отсюда! Я охрану зову, ты понял?..
Я посмотрел в абсолютно незнакомое кукольное лицо, выдавил на светлую полированную стойку вязкую харчу и пошел вон.
Принявшись обзванивать прежних знакомых на предмет работы, я столкнулся со столь дружной кислой уклончивостью, что очень быстро убедился — ни черта мне теперь не светит. Нигде.
Впрочем, нельзя сказать, что я этого не ожидал.
— Ромка?
— Привет, Валя.
— Привет… Слушай, я вот чего. У тебя Дениса координат нету? Маслова? А то я все пытаюсь его найти и не могу.
— Дениса? Нет, я сам его давно потерял… Хотя погоди… что-то я про него слыхал, про Дениса. По-моему, он уехал куда-то, уже пару лет как. По-моему, вообще в Москву…
— В Москву?
— Не ручаюсь. Мне так казалось…
— А нового адреса, там, «мыла», телефона у тебя нет?
— Нет…
— А у кого могут быть, не знаешь?
— Не, Валь…
Тетка в Центре занятости, ознакомившись с моими документами, глянула на меня как на инопланетянина.
Чего уж там…
Медленно прогнав всю папку «Контакты», я бросил мобилу. Некому было звонить. И не о чем говорить…
Я все-таки не очень понимал, что происходит.
Сначала я, конечно, полагал, что дело в этих нескольких годах. В том, как неожиданно и бесцеремонно выдрали меня из жизни (потому, думаю, я все никак не могу адаптироваться к ней опять). В том, что все мои прежние друзья-знакомые знали, естественно, где я эти годы провел. И не так даже важно, верили ли они впрямь, что я невиновен, — теперь ничего уже было не поделать с возникшей между нами и далеко не всегда скрываемой дистанцией…
Но чем больше времени проходило, чем внимательней присматривался я к окружающему и окружающим — тем явственней становилось подозрение, что причина тут отнюдь не во мне. Не во мне одном, во всяком случае.
Например, что до знакомых — я постепенно убеждался: они не просто избегают общаться со мной. Они, похоже, вообще теряют желание и способность общаться с кем бы то ни было — по крайней мере без конкретного повода и темы…
Что-то, безусловно, менялось вокруг — что-то трудноуловимое, но чрезвычайно существенное. Реальность странно окостеневала — и люди вместе с ней. При этом в них вдруг обнаружилась неожиданная самодостаточность — и не вполне беспочвенная: я обратил внимание, что многие стали не только уверенней себя чувствовать, но и отчетливо лучше жить. В самом прямом, материальном смысле. Это подтверждалось даже на уровне СМИ, хором долдонящих о повышении, укреплении и чуть ли не процветании. Оказалось ни с того ни с сего, что у нас СТАБИЛЬНОСТЬ: которую одни (в зависимости от декларированной степени свободомыслия) объясняли мудрым властным руководством, другие — высокими ценами на экспортируемую нефть…
Это, однако, никак не умеряло сосущей тоскливой жути, которой по-прежнему (и даже острее — может, по контрасту с объявленным благолепием) веяло от всего вокруг, не сказывалось на безобразии привычных городских примет, повсеместном хамстве и всеобщем озверении. Только если прежде откровенная отвратность российского бытия пусть никого ни к чему не побуждала, но хотя бы воспринималась всеми как нечто безусловно плохое, то теперь, ни на йоту не облагороженное, бытие это стало, по-моему, всех устраивать.
