Инспектор хорошо помнил день их первой встречи. Произошла она двадцать лет назад здесь же, в музее. Вместе с братом Юсуф стоял перед алебастровым столиком для жертвоприношений, оба довольно громко гадали о том, какими эти жертвоприношения могли быть. Проходивший мимо мужчина остановился и начал объяснять.
Он понравился братьям сразу — непритязательной внешностью, манерой речи, тем, что говорил о столике, как о живом существе. В свою очередь, молодые люди тоже вызвали в душе профессора чувство симпатии: то ли интересом к прошлому, то ли бедной одежонкой, то ли, как значительно позже узнал Халифа, тем, что погибший за несколько лет до этого под колесами машины сын учителя был ровесником Али.
Одним словом, аль-Хабиби стал по собственной воле их гидом. Каждую пятницу братья приходили в музей, и профессор в течение часа, а то и двух водил обоих по залам, вручив каждому по бутылке кока-колы и куску басбузы
[16]
, купленной предварительно у торговца на Мидан-Тахрир. Когда мальчики подросли, на смену кока-коле и басбузе пришли еженедельные обеды у профессора дома. Готовила его жена, еще более дородная, нежели сам аль-Хабиби. Братья читали книги из его библиотеки, держали в руках редкостные древние вещицы, сидели перед телевизором. Последнее занятие привлекало ребят больше всего, хотя сами они, конечно, никогда бы в этом не признались.
В какой-то мере профессор заменил обоим отца. Аль-Хабиби действительно видел в мальчиках родных сыновей. Он испытывал настоящую гордость за Юсуфа, когда тот поступил в университет, и искренне плакал, узнав о гибели Али.
Прошло пять минут, наконец профессор положил лупу и обернулся.
— Юсуф! Что же ты молчал, черт возьми?
— Не хотел вас отвлекать.
— Чушь!
Они крепко обнялись.
— Как Зенаб? Детишки?
— Спасибо. Шлют вам приветы.
— Что Али? С уроками справляется?
Аль-Хабиби был крестным отцом мальчика и очень интересовался его успехами в школе.
— Пока никаких проблем.
— Еще бы! В отличие от папочки он умеет работать головой. — Старик улыбнулся и снял трубку телефона. — Позвоню Арве, скажу, чтобы ждала тебя к ужину.
— Простите, но у меня не получится. Вечером возвращаюсь в Луксор.
— И не будет времени даже перекусить?
Юсуф рассмеялся. «Перекусить» в доме профессора было просто невозможно. Ужин на скорую руку означал для его супруги только одно: вместо десяти блюд на стол подавались лишь семь.
— Ни минуты. В Каир и сразу же обратно.
Хабиби обиженно положил трубку.
— Она мне этого не простит. Говорит, я должен был приложить все усилия, чтобы заставить тебя вернуться. Пусть даже напоить тебя для этого. Ты не представляешь, какую выволочку она мне устроит!
— Еще раз простите, профессор. Меня отпустили исключительно по делам.
Бывший учитель пренебрежительно фыркнул:
— Тогда следует почаще появляться здесь хотя бы по делам. Слишком редко мы видимся. — Он извлек из стола бутылку виски, плеснул по щедрой порции в два стакана.
— Законы Аллаха не стали для тебя менее строгими?
— Боюсь, нет.
— Что ж, тогда не буду ничего предлагать. — Профессор поднял свой бокал. — Рад видеть тебя, Юсуф. Прошло столько времени!
Он залпом выпил и положил руку на плечо Халифы.
— Вот, взгляни-ка!
На столе у чернильного прибора лежал ветхий лист. По пожелтевшему от древности папирусу бежали шесть столбцов иероглифов, в верхнем левом углу можно было различить неясное изображение головы ястреба с солнечным диском. Хабиби протянул инспектору лупу.
— Твое мнение?
Профессор продолжал старую игру. При каждой встрече он выкладывал перед Юсуфом какую-нибудь древнюю поделку и предлагал бывшему ученику определить, что это такое. Халифа склонился над столом.
— Иероглифы начинают забываться, — сказал он. — Полиция нечасто сталкивается с ними. Что-то о загробной жизни, если не ошибаюсь?
— Неплохо. Что именно?
— Откуда текст? — негромко спросил себя Юсуф. — Амдуат? Нет, — не дав Хабиби подсказать, поправился он, — «Книга мертвых»
[17]
!
— Браво! Все-таки ты еще кое-что помнишь. Датировать сможешь?
Датировка оказалась намного сложнее. Описанные в «Книге мертвых» ритуалы начали впервые совершаться древними египтянами во времена восемнадцатой династии. За последующие полторы тысячи лет они не претерпели почти никаких изменений. Кое-что могли бы подсказать сами иероглифы — манера их начертания всегда определялась господствующим стилем той или иной эпохи, — однако подобные тонкости были под силу лишь настоящему эксперту. Единственным ключом оставались только голова ястреба с солнечным диском да упоминавшееся в тексте имя Аменемхеб.
— Новые царства, — неуверенно высказал свою гипотезу Юсуф.
— Почему?
— Голова Ра-Харахти.
Ра-Харахти являлся верховным божеством, которому поклонялись жители древнего Египта в период Новых царств. Аменемхеб — типичное для того времени мужское имя.
Хабиби одобрительно кивнул:
— Хорошо. Неверный ответ, но безупречная логика. Попробуй еще раз.
— Понятия не имею, профессор! Третье междуцарствие?
— Неверно!
— Поздний период?
— Нет! Даю тебе последний шанс. — Хабиби лукаво улыбнулся.
— Греко-романский? — рискнул Юсуф.
— Вынужден тебя разочаровать. — Профессор расхохотался, хлопнул Халифу по плечу. — Подумай о цифре двадцать.
— Двадцатая династия? Про Новые царства я говорил!
— Не двадцатая династия, Юсуф, двадцатый век.
— Так это подделка? — От удивления Халифа раскрыл рот.
— Чистой воды. Талантливая, но всего лишь подделка.
— Как вы определили? Ведь ее не отличить от оригинала!
— Ты не поверишь, насколько одаренными могут быть эти ловкачи. Они научились подделывать не только приемы древних мастеров, но даже сами материалы. Они умеют состарить краску и папирус так, что человек даст тексту по меньшей мере пару тысяч лет. Высочайшая квалификация! Жаль только, что цель ее — всего лишь обмануть доверчивого простака.
