Мне столько всего нужно тебе рассказать, стольким поделиться, но уже поздно, а силы, к сожалению, подводят. Однако на прощание я хочу попросить у тебя кое-что (давно собиралась, но так и не сумела) — прощения. Я должна была догадаться, к чему дело шло, и пресечь это, уберечь тебя. Опять же, должна была с тобой связаться и сказать то, что говорю сейчас. Столько времени тебе приходилось терпеть эту боль, а меня не было рядом. Надеюсь, мое письмо поможет хоть немного искупить вину.
На этом закончу. Прошу тебя, не унывай. В жизни есть чему радоваться, а в мире — чем восхищаться. Будь сильной, покоряй новые вершины и знай: что бы ни случилось, где бы ты ни была, я всегда с тобой.
Целую,
Алекс».
И ниже — приписка:
«Кстати, цветок в конверте — пустынная орхидея, очень редкая. Храни ее на память обо мне».
Фрея, утирая слезы, отложила письмо на верхушку дюны и вытащила из конверта засушенный цветок. Тонкие, как рисовая бумага, лепестки сохранили густо-оранжевый цвет пустыни. Фрея бережно спрятала орхидею между страниц письма, обхватила руками колени и, глядя, как солнце медленно клонится к горизонту, слушала ветер и шелест песка по иссеченной мелкой рябью пустыне, что убегала вдаль словно расстеленное полотно жатой тафты.
Похоронили Алекс рано поутру, недалеко от дома, в роще цветущих акаций на самом краю маленького оазиса. Землю усыпали циннии и барвинки, в воздухе пахло жимолостью, откуда-то из-за рощи доносилось журчание воды, наполняющей цистерны для полива. Фрея подумала, что еще нигде не встречала такого покоя и красоты.
Проводы были скромные, как и хотела бы Алекс. Кроме Фреи, приехали только Захир, доктор Рашид из больницы, Молли Кирнан и довольно симпатичный, но слегка взъерошенный незнакомец в мятом вельветовом пиджаке. Фрея узнала его по фотографии на журнальном столике сестры — он назвался Флином Броди. Явились проститься и соседи-фермеры, хотя держались особняком. К ним присоединились три бедуинки, среди которых была жена Захира. Женщины были в народной одежде: черных платках и накидках с затейливыми серебряными украшениями. После того как фоб с телом Алекс опустили на землю, они вышли вперед и запели «алуш» — песню о любви к красавице, как объяснил Захир. Чистые сильные голоса сплетались и расходились, то утихали, то взмывали ввысь; казалось, им эхом вторит вся роща. Слов в песне как будто не было; по крайней мере Фрея их не различала. Мелодия лилась сплошным потоком, который попеременно светлел и мрачнел, силами музыки рассказывая до боли знакомую и понятную историю любви и утраты, радости и горя, надежды и уныния. Молли Кирнан коснулась руки Фреи, сжала ладонь, а песня продолжала овевать их, пока не оборвалась, не растворилась в тишине, нарушаемой лишь журчанием воды и тихим уханьем удодов в роще.
Некоторое время все стояли, погруженные в себя. Наконец Молли Кирнан откашлялась и шагнула к изголовью могилы.
— Фрея просила меня сказать несколько слов, — начала она, взглянув на Фрею и на Флина, который не отводил глаз от гроба. — Обещаю быть краткой: все и без того знают, что Алекс не терпела суеты и долгих речей.
Ее тихий голос словно заполнил всю долину.
— Тридцать лет назад я потеряла любимого человека, мужа. Пережить те черные времена мне помогли, во-первых, любовь и поддержка друзей. Надеюсь, Фрея, тебе известно и о нашей любви к Алекс, и о нашей готовности помочь ей в трудную минуту. Эту любовь и заботу мы дарим и тебе — безусловно и абсолютно. — Молли кашлянула и коснулась золотого крестика на шее. — Во-вторых, мою боль смягчали слова Писания и Господа нашего Иисуса Христа. Я бы прочла их сейчас, если бы не знала, что Алекс не верила в Бога. И хотя Его любовь распространяется на всех, я не буду оскорблять память Алекс сантиментами, которые ее покоробили бы. — С этими словами она чуть заметно поджала губы, словно от неодобрения. — Вместо этого, — продолжила миссис Кирнан, — я прочту то, что было созвучно ее сердцу, — стихотворение Уолта Уитмена «О я! О жизнь!».
Она извлекла из кармана пиджака листок с распечаткой, надела очки и начала читать. Ее голос дрогнул на строках: «…что жизнь существует и личность, то, что великая игра продолжается, и ты можешь внести свой вклад в виде строчки стихов».
Молли сложила листок и сняла очки, смахнув слезинку.
— Я столько бы могла сказать об Алекс… О ее красоте, об уме, о мужестве, о духе первопроходца. Пожалуй, Уолту Уитмену удалось выразить это лучше меня. Алекс вписала свою строчку в жизнь каждого, кто здесь стоит, — свою особенную строчку, которая обогатила нас и возвысила. Кому-то из нас она была сестрой, кому-то — другом, коллегой. Мир обеднел, когда ее не стало. Спасибо тебе, Алекс. Нам тебя очень не хватает.
Миссис Кирнан договорила и вернулась к Фрее, снова взяла ее за руку. Фермеры взялись за мотыги и начали засыпать могилу землей. Глухой стук комьев беспорядочной дробью разносился по роще, нарушая общую идиллию. На миг Фрея встретилась глазами с Флином — тот едва заметно кивнул, словно в знак того, что разделяет ее скорбь. Могилу быстро забросали, и вскоре от груды земли осталась только прямоугольная насыпь, окруженная цветами.
— Прощай, Алекс, — прошептала Фрея.
Вскоре доктор Рашид извинился и ушел, сославшись на срочное дежурство. Фермеры тоже потянулись прочь. Остались только Фрея, Молли, Флин, Захир и его младший брат Сайд. По дороге к дому Алекс Флин поравнялся с Фреей.
— Знаю, момент для встречи не лучший, — сказал он, — но я рад наконец познакомиться.
Фрея безмолвно кивнула.
— Алекс много о вас рассказывала, — продолжил Флин. — О достижениях в скалолазании и вообще… Если честно, напугала до жути: у меня даже на стремянке голова кружится.
Фрея слабо улыбнулась.
— Вы хорошо ее знали?
— Неплохо, — ответил он, пряча руки в карманах джинсов. — Нас сблизила любовь к пустыне.
Фрея вопросительно посмотрела на него.
— Так вы с Алекс…
— Нет, что вы! — Он прыснул. — Невротичные интеллигенты были не в ее вкусе — она предпочитала эдаких байкеров или там серфингистов.
У Фреи перед глазами всплыл образ Грега, сестриного жениха, — загорелого, крепкого блондина. Она тряхнула головой, отгоняя наваждение.
— Не знаю, что бы я без нее делал, — продолжил Флин. — Она очень помогла мне… в трудные времена. Даже не как друг, а как сестра. — Он пинком отбросил камень с дороги и виновато повернулся к Фрее: — Простите, я не хотел… Неуместное вышло сравнение.
Она махнула рукой — мол, незачем извиняться, — и глаза их снова встретились. Путь к дому пролегал через тенистую оливковую рощу: тропу усеивали навозные лепешки и падалица — переспелые черные маслины.
В доме прислуга собрала на стол в гостиной немудреный завтрак: сыр, помидоры, лук, фасоль, хлеб, термосы с кофе. Компания собралась вокруг стола, хотя только Захир с братом проявили аппетит. Все разом заговаривали и тут же неловко умолкали, разговор не клеился. Через полчаса Флин и Молли сказали, что их ждет обратный рейс до Каира.
