— Извините, — смущенно пробормотала Фрея.
— Прошу вас, мисс Хэннен, не нужно извинений. Я сам несколько лет как похоронил брата. Не торопитесь.
Он терпеливо выждал, пока Фрея соберется с духом, затем продолжил задавать вопросы со всей возможной деликатностью. Замечала ли она, что у сестры возникли неприятности какого-либо рода? Может, на дверях или на окнах остались следы взлома? Не показалось ли ей что-нибудь подозрительным, когда она обходила дом снаружи? Что могло послужить мотивом нападения на ее сестру?
Вопросы сыпались градом; инспектор учитывал все возможные сценарии, мотивы и ходы развития событий, однако к концу четырехчасовой беседы стало ясно, как мало Фрея знала о собственной сестре и как нелепо выглядели все эти подозрения при объективном и трезвом рассмотрении фактов. Казалось, всему можно было найти рациональное объяснение: и синяку у Алекс на плече, и выбранному способу самоубийства при боязни уколов, и отсутствию предсмертной записки… как и говорил доктор Рашид.
Почти от отчаяния Фрея к слову упомянула Махмуда Гаруба, старого фермера, который подвез ее и попутно домогался; рассказала, как о нем отзывался Захир (не выдавая, однако, его имени).
— Может, Гаруб как-то связан со всем этим, — предположила она, чтобы окончательно не разувериться в себе.
Когда же Халифа навел справки по участку, от свежей версии тоже пришлось отказаться.
— Этот Гаруб нам хорошо известен, — сообщил инспектор Фрее. — Большой любитель… Как это называется? Поглядывать?
— Подглядывать, — поправила Фрея.
— Точно. Скользкий тип, если верить моим здешним коллегам, но безобидный. И уж точно неспособный на убийство. — Он зажег очередную сигарету. — Скорее его жена питает склонность к насилию. По большей части в отношении мужа.
В конце концов обсуждение свелось к единственному моменту — собственно уколу. Способен ли человек с парализованной левой рукой ввести иглу в правую? На этом следствие застопорилось до тех пор, пока доктор Рашид, который успел вернуться в больницу, не позвонил инспектору Халифе. Оказалось, врач связался с экспертами-неврологами из Англии и Америки и, противореча собственному недавнему заявлению, сказал, что случаи неожиданных и необъяснимых ремиссий у пациентов со склерозом Марбурга все же наблюдались. Один такой случай был на удивление похож на произошедшее с Алекс: три года назад некий швед, у которого отнялись руки и ноги, однажды утром обнаружил, что может двигать правой рукой, достал из тумбочки пистолет и вышиб себе мозги.
Почему Алекс, будучи правшой, не сделала укол в левую руку, доктор объяснить не смог. Упор в разговоре шел на то, что с медицинской точки зрения это было возможно. Необычно, но тем не менее возможно.
Инспектор Халифа повесил трубку и изложил Фрее эти факты.
— Я чувствую себя идиоткой, — призналась она.
— Совсем зря, — утешил он. — Вы вправе обратиться с вопросами. Ваши сомнения совершенно резонны.
— Я отняла у вас кучу времени.
— Наоборот, вы оказали мне большую услугу — без вас мне пришлось бы полдня просидеть на конференции по полицейским системам в администрации Новой долины. Я перед вами в неоплатном долгу.
Фрея улыбнулась — слава Богу, ее опасения не подтвердились.
— Если вас еще что-то волнует…
— Нет-нет, больше не…
— Можно ведь рассмотреть и другие вопросы, например: что случилось со шприцем и пузырьком из-под морфия, где ваша сестра его приобрела…
Теперь казалось, что он пытается устроить полномасштабное расследование по поводу ее смерти.
— Знаете, — сказала Фрея, — вы уже сделали больше чем достаточно. С вашего позволения, я бы просто вернулась в дом. День выдался трудный.
— Разумеется. Я попрошу; чтобы вас подвезли.
Инспектор провел ее вниз по лестнице, на первый этаж. Там он что-то сказал по-арабски дежурному — видимо, насчет машины. Тот вместо ответа кивнул на дверь, за которой виднелась «тойота» Захира и он сам, нервно барабанящий по рулю. Как Захиру удалось выяснить, что она в полиции, Фрея не знала, зато он, едва увидев ее с полицейскими, быстро распахнул дверцу машины, бросив на Халифу неприязненный взгляд.
— Вы знакомы? — спросил следователь.
— Он работал с моей сестрой, — ответила Фрея. — И меня… — она чуть не сказала «взял под опеку», но замешкалась и произнесла: — возил по округе.
— В таком случае оставляю вас с ним, — ответил Халифа и проводил ее на улицу. — Прошу вас, не стесняйтесь, звоните, если вас что-то встревожит, — сказал инспектор, когда они подошли к машине.
— Спасибо, — отозвалась Фрея. — Вы мне очень помогли. Еще раз простите, что…
Он прервал ее взмахом руки; потом кивнул Захиру в знак приветствия (тот только хмыкнул себе под нос и уставился на дорогу), отошел на шаг, пропуская Фрею в салон, и закрыл за ней дверцу.
— Рад был познакомиться. И примите соболезнования по поводу смерти…
Не успел он закончить, как Захир утопил педаль газа и рванул с места, гневно зыркнув на полицейского в зеркало заднего вида.
— Полиция — нехорошо, — пробурчал он, сворачивая за угол («тойота» при этом чуть не сбила телегу с арбузами). — Полиция ничего не понимать.
На обратном пути он вдруг сделался на диво разговорчивым, стал забрасывать Фрею вопросами о смерти Алекс — что было подозрительного, что сказала полиция и так далее. Его взгляд метался между ней и дорогой. От этого Фрее стало не по себе еще больше, чем накануне, когда Захир молчал. Она отвечала односложно, уклончиво, хотя сама не знала, от чего пыталась уклониться. Наконец они подъехали к дому сестры, Фрея торопливо выбралась из машины, сдержанно поблагодарила водителя и скрылась внутри, где еще с минуту простояла, опершись о притолоку и радуясь избавлению.
Теперь, когда она очутилась наедине с собой, на нее навалилась усталость, словно организм после похорон и посещения полиции решил сдаться и сказал «хватит!». Впервые за три дня Фрея поняла, что больше нечего волноваться. Все, что нужно было сделать, она сделала: приехала в Египет, простилась с Алекс, разрешила вопросы касательно ее смерти. Только горе осталось невыплаканным. И вина. Это все было впереди.
Неубранные остатки завтрака издавали резкий запах прокисшей еды. Фрея подошла к столу, положила на тарелку хлеба, помидоров и огурец, выволокла кресло на веранду, устроилась в нем, поджав ноги, и стала есть, глядя на пустыню. От голода (все три дня ей так и не удалось толком пообедать) она опустошила тарелку за считанные минуты. Съела бы и больше, если б хватило сил подняться и дойти до стола. В полном изнеможении, поставив тарелку на пол, она поглубже зарылась в подушки кресла, положила голову на ладонь и мгновенно уснула.
— Салям!
Фрея испуганно вздрогнула и очнулась, думая, что вздремнула лишь на минутку и грезит. Потом она заметила багровый шар солнца, низко повисший над горизонтом, — похоже, прошла пара часов с тех пор, как ее сморило. Фрея потянулась, зевнула и только собралась встать на ноги, как увидела в углу веранды чей-то силуэт и застыла.
