— Алекс даже не разозлилась, — сказала она, вытирая глаза сгибом ладони. — Когда зашла в спальню. Оторопела, но не разозлилась. Лучше б стала орать, рвать и метать, бросилась бы с кулаками… У нее был такой грустный вид, такой одинокий… — Голос Фреи сорвался и затих.
Флин взял ее за руку, и они притихли, завороженно глядя на пламя. В темноте снова взвыли шакалы — только уже на севере, за спиной. Их вопли разносились в ночи траурной арией.
— Так вот почему ты пошла с Хассаном? — спросил Флин. — И с раздеванием — это был способ…
— Исправить ошибку? — Фрея пожала плечами. — Вижу, нам обоим есть что исправлять.
Он крепче сжал ее плечо.
— Фрея, твоя сестра тебя любила. Говорила о тебе постоянно — о твоих успехах в спорте, гордилась тобой. Что бы ни произошло, теперь это в прошлом. Она хотела бы тебе это сказать, чтобы ты поняла, как много для нее значишь.
Фрея прикусила губу и коснулась кармана, где лежало письмо Алекс.
— Я понимаю, — прошептала она. — Обиднее всего, что я так и не успела сказать ей то же самое.
Она вздохнула и посмотрела на Флина. Теперь они не отвели глаза. Какой-то миг они сидели так — рука в руке, затем их лица медленно потянулись друг к другу. Губы соприкоснулись, и тут же разошлись. Фрея протянула руку и провела по его щеке, Флин погладил ее по волосам. Затем оба отстранились и встали, понимая, что выбрали не то место и время — не сейчас, не после всего сказанного.
— Надо поспать, — произнес Флин. — Завтра ранний подъем.
Они подбросили в огонь хвороста, встряхнули одеяла и устроились на песке по обе стороны костра. Поглядели друг на друга еще раз и отвернулись в разные стороны, думая о своем. Шакалы продолжали далекую перекличку.
В четырехстах метрах от костра, на верхней кромке Дюны, неизвестный поправил прибор ночного видения, чуть отполз и, включив передатчик, доложил, что объекты остановились на ночлег, никаких движений нет. Через минуту шпион возобновил наблюдение: на голове — «ночной бинокль», рядом на песке — снайперская винтовка «М25». Он, казалось, забыл обо всем, кроме двух неподвижных фигур, мирно свернувшихся под каменной полуаркой. Огонь медленно прогорел, осталась только горстка тускло тлеющих углей — крошечный оранжевый мазок на серебристо-черных просторах пустыни.
Прошло трое суток с тех пор, как Фрея в последний раз хоть сколько-нибудь отдыхала, поэтому заснула она сразу и спала глубоко, без сновидений, мыслей и забот — будто провалилась головой в густой черный бархат. Только когда на востоке забрезжил рассвет, и нежная серо-розовая полоска вдоль горизонта медленно поползла ввысь, девушка очнулась, но не потому, что выспалась, — могла бы еще запросто продремать несколько часов. Ее разбудил странный гул, который даже в затуманенном сном сознании казался неуместным посреди молчаливой глуши пустыни.
Минуту-другую Фрея, завернувшись в одеяло от утреннего холода, в полусне вслушивалась в непонятный звук, который то затихал, то усиливался, как если бы его источник двигался зигзагом, попеременно приближаясь и удаляясь. Фрея перекатилась на бок — проверить, заметил ли Флин, но археолога не было, лежала только аккуратная горка сложенных одеял. Мотодельтаплан тоже исчез. Она окончательно проснулась и вскочила, оглядывая небеса.
Через несколько минут после пробуждения мир стал отчетливее, и Фрея тут же увидела аппарат, который парил над плато подобно огромной белокрылой птице. Как это Флин так незаметно улетел? Наверное, она совсем отключилась. На миг Фрею охватила паника: неужели Флин ее бросил? Однако испуг прошел, не успев закрепиться в душе: дельталет кружил, а не уносился прочь — взмывал и снижался над плоской поверхностью Гильф-эль-Кебира, забирая то южнее, то севернее широким кольцом вокруг основной оси, которая как будто начиналась от черной скалы и тянулась к плато, на запад.
Аппарат улетел чуть не к самому горизонту и съежился в еле заметную точку в сереющем небе, а потом снова приблизился и стал четким. Через десять минут дельта-лет прекратил кружить над плато, спикировал до пятнадцати метров над пустыней и промчался у Фреи над головой. Флин слегка развернулся и что-то прокричал, показывая на землю. Фрея развела руки в знак непонимания, так что Броди пришлось зайти на второй круг и спуститься еще ниже. Он замахал на костер и обозначил губами слово «кофе». Фрея улыбнулась, показала большие пальцы. Флин выставил пятерню — мол, через пять минут сяду, — набрал высоту и снова унесся изучать плато. Клокочущий гул дельталета стих вдалеке.
Фрея собрала хворост, разожгла костер и вскипятила воду. Археолог еще раз-другой облетел Гильф, после чего направил дельталет к земле и приземлился, подкатив к самому камню. Фрея разлила кипяток по кружкам.
— Что-нибудь видел? — спросила она.
Флин вылез из кабины и покачал головой.
— Пролетел двадцать километров на север, юг и запад. Везде пусто, только песок, камень да редкие поросли верблюжьей колючки. Не знаю, что должно случиться на рассвете, но черта с два мы найдем оазис. — Броди провел рукой по волосам, поблагодарил за кофе и продолжил: — Ничего не понимаю. Другого толкования тексту попросту нет. «Когда Око Хепри открыто, открыт и оазис». Оазис где-то рядом, и скала должна указывать на него. Просто обязана. По-другому это не прочитаешь. Если только… — Флин отступил назад, скользнул глазами по изгибу каменной дуги над головой. — Может, что-то написано на самой скале? — пробормотал он не столько Фрее, сколько себе. — Надпись, путевое указание? Не это ли она пытается нам сообщить?
Флин прищурился, разглядывая гладкую как стекло поверхность, потом медленно обошел скалу в поисках отметин, зарубок или иероглифов — какого-нибудь знака человеческого вмешательства. Ничего подобного не обнаружилось: скала была ровной, гладкой и голой от основания до вершины, а выбоины и царапины на ее поверхности не имели отношения к человеку. Только одна деталь привлекла внимание Флина, поскольку он не разглядел ее при ночном осмотре: в толще камня, в трех четвертях от подножия утеса, виднелся небольшой, диаметром с кулак, молочно-желтый кристалл, пронзавший скалу насквозь, словно замочная скважина. Флин заинтересовался этим включением, совершенно отличным от основной, черной породы, с минуту порассматривал его, но потом нехотя признал его естественной частью скалы, геологической особенностью.
— Чтоб мне сдохнуть, если я знаю, в чем дело, — проронил археолог, подливая себе кофе. — Оазис должен быть здесь, и это… — он махнул себе за спину, — должно на него указывать. Только как, не понимаю.
— Может, скала — просто обманка? — Фрея наклонилась над костром и зачерпнула себе кипятка. — Может, она вообще не связана с оазисом?
Флин пожал плечами, посмотрел на часы и отхлебнул кофе.
— Через пару минут взойдет солнце — тогда и увидим, но при нынешнем положении дел ты, возможно, права, а я облажался. Впрочем, мне не привыкать.
Восточная оконечность пустыни представляла собой плоскую равнину, которая затем превращалась в беспорядочное нагромождение дюн: чем дальше, тем выше и круче. Разгоралась и ширилась заря, розовело небо, пески постепенно теряли однотонность и наливались цветом — от бледно-желтого к оранжевому. Окоем заполыхал красным, все ярче и насыщеннее. Наконец над горизонтом, словно пузырь жидкой лавы, возник малиновый краешек солнца. Пустыня плыла перед глазами, дробилась и сверкала, словно плавилась под невероятным жаром. Воздух с каждой секундой теплел по мере того, как тонкая солнечная каемка превращалась в дугу, полукруг, высокий купол. Флин и Фрея крутили головами, глядя то на солнце, то на скалу, ждали, сами не зная чего — какого-нибудь знака, но скала все так же оставалась черной, беспощадно-безмолвной и согбенной, ничего не показывая, ни на что не намекая. Солнце продолжало свое неотвратимое восхождение. Наконец диск светила оторвался от горизонта, и заря превратилась в утро. Флин и Фрея переглянулись — долгожданное откровение не пришло, путешествие было напрасным.
