— Что же делать? — Похоже, события этого дня сказались на умственных способностях сержанта не лучшим образом. — Вы далеко живете?
— Далековато, в Марьино.
Третья ложь. Товарищ полицейский, вы бы не могли перестать задавать неудобные вопросы? Меня ведь правда учили, что врать нехорошо.
— Да не переживайте вы так, — ободрила я сникшего сержанта. — Я паспортные данные наизусть помню. Хотите, вам продиктую?
— Давайте! — Похоже, что выбранная профессия еще не успела наложить свой отпечаток на молодого сержанта и подозрительное отношение к людям было ему чуждо.
— Миронова Мария Ивановна. Паспорт номер... серия... выдан... прописана... — самозабвенно врала я.
— При каких обстоятельствах к вам попал в руки этот аппарат?
— Нашла сегодня утром. Вышла в магазин, а он валяется на улице. В записной книжке только два номера, по одному «абонент недоступен», по другому — вы...
— В каком часу это было?
— Без двадцати двенадцать.
— Где конкретно?
Теперь парень был в своей стихии. Я упоенно расписывала мельчайшие подробности, стараясь при этом следить, чтобы в показаниях не было путаницы. Доверие доверием, но не полный же идиот этот Рогожкин.
Выдумав напоследок место работы (ООО «Берилл-инвест») и должность (помощник бухгалтера), я наконец покончила с враньем. Поставив закорючку, похожую на букву «М», под своими показаниями, с чувством выполненного долга передала их сержанту вместе с мобильником.
Мы вместе вернулись к заплаканной женщине. Она перестала рыдать и только тонекько и тихонько тянула: «Ииииииииии...» на одной ноте.
— Скажите, — обратилась я к Рогожкину, — вы в ближайшие два часа собираетесь ее допрашивать?
— Да нет, — пожал он плечами. — Все, что нужно, Сычев выяснил, криминалист тоже закончил работать. Жду труповозку. На сегодня здесь все.
— Тогда, если не возражаете, я ее уведу. А то так она точно не успокоится. Любоваться на трупы может быть вредно для психики.
— Уводите, — махнул рукой сержант.
Хороший ты мальчик, сержант Рогожкин. Добрый, людям веришь. А зря — похоже, что я уже создала тебе кучу проблем. Не дай бог следователь Сычев начнет копать, откуда взялся мобильник, и узнает, что ты паспортные данные с моих слов записал. Прости меня, пожалуйста, сержант...
Полуобняв женщину за плечи, я аккуратно вывела ее из квартиры. Злого старшего следователя Сычева не было видно на лестничной площадке. Ну и хорошо, век бы его не видать.
На выходе из подъезда я немного замешкалась. Куда теперь? Нужно найти спокойное место, где к нам не будут приставать, где моя подопечная без проблем сможет выплакаться и успокоиться, но как его отыщешь в незнакомом районе? Не в кафе же тащиться. В итоге мы устроились на скамеечке за домом. Судя по валявшимся вокруг пивным банкам и окуркам, это место было давно закреплено за местной гопотой, но сейчас в округе никого не наблюдалось.
Женщина покорно присела рядом. Она перестала всхлипывать и погрузилась в отстраненное молчание. Несколько минут прошло в полной тишине. Я совершенно не представляла, что мне делать и что говорить. Даром, что сама недавно оказалась в похожей ситуации. Правда, мой муж не был зверски замучен перед смертью, а у меня в самый острый момент совершенно не было времени переживать, да и потом оказалось как-то не до того.
— Вы тоже из полиции? — внезапно спросила женщина.
— Нет, нет! Я не из полиции, я в некотором роде свидетель. Ну, не совсем свидетель, просто я нашла чей-то мобильник, в котором было записано всего два номера, причем один из них — вашего мужа. — Я начала подробно и в красках рассказывать ей вымышленную историю обретения мной мобильника, надеясь, что моя болтовня поможет ей хоть как-то отвлечься.
— Кстати, как вас зовут? — спохватилась я, когда история подошла к концу.
— Люба. А вас? — прозвучало вяло и без любопытства. Скорее, как исполнение формальности.
— А меня Маша зовут. Очень приятно.
— Знаете, а мы со Степкой поругались. Я на две недели к маме уехала. Возвращаюсь, а тут... Если бы я только знала... — Люба покачала головой. — Мы с ним вообще раньше никогда не ругались. А тут вдруг как нашло что-то. Он же, на самом деле, хороший был. Это я, дура, виновата во всем!
Люба посмотрела на меня заплаканными глазами, вздохнула и прерывающимся от слез голосом начала рассказывать.
Уж и не знаю, сработал ли тут «синдром попутчика» или всему виной шок от потери мужа и желание разделить свою боль хоть с кем-то, но за какой-нибудь неполный час Люба рассказала мне всю историю своей недолгой семейной жизни.
* * *
О том, что у нее есть сводный брат, Любка впервые узнала только в одиннадцать лет. Невиданной новости предшествовала долгая родительская ссора за закрытыми дверями комнаты. Из-за двери доносился высокий, требовательный голос матери и низкий, сердитый — отца. Люба сидела в темной кухне, уставившись на полоску света, пробивающегося снизу, вслушивалась. Скрип половиц, обрывки фраз. Наконец отец не выдержал, вышел резкими размашистыми шагами, хлопнув дверью. Ушел к мужикам пить водку, как обычно после крупных ссор. Домой придет уже оттаявший, добрый, размякший и сделает все, как хочет мама. Как всегда.
Мать вышла на кухню, включила свет и наорала на Любу. Тоже как всегда. Любка вздохнула, повинуясь родительской воле, пошла делать уроки.
Неожиданное началось позже. Спустя всего полчаса отец вернулся. Непривычно рано. Резко оборвал мать, когда она попыталась продолжить скандал. Говорил негромко, размеренно. Потом мать заплакала. Это настолько отходило от привычного сценария семейных сцен, что Люба даже хотела войти — отвлечь на себя внимание, но, пока она набиралась
смелости, мать пробормотала что-то сквозь рыдания и выбежала из квартиры.
Перепуганная Люба подкралась к двери. Отец полностью трезвый, растерянный сидел на диване. Услыхав скрип половиц, поднял голову, уставился на Любу.
— Папа? — каким-то очень детским и испуганным голосом спросила Люба.
Он невесело кивнул:
— Да, я папа. Я. Всем папкам папка, не смотри, что тряпка. Сына бросил, чужую дочь воспитываю.
— Папа! — разревелась от обиды Люба. Она ненавидела, когда отец напоминал, что он не родной отец, а отчим.
— Еще одна, — с усталой обреченностью поморщился отец. — Хоть ты-то не выматывай мне нервы, рева!
Любка в ответ разревелась еще пуще, подбежала к отцу и обняла его за шею крепко-крепко, как в в детстве.
— Ну не реви, не реви, — поглаживая ее по волосам, приговаривал он. — Ну что ты как маленькая? Не могу я иначе, пойми ты — не могу! — продолжал он спор, начатый с матерью Любы. — Я сына в глаза не видел, даже не знал, что он на свете есть. Не могу же я отказаться. Да не бойся — не уйду я никуда, с вами останусь. Как вы без меня!
