Я включила телик, отыскала канал с хорошо выдержанным голливудским шедевром и на первых же секундах просмотра захихикала, давясь пирогом.
Поголовно одетые в красные штаны и желтые рубахи запорожцы скакали по полю кукурузы, до сих пор не представлявшейся мне типичной сельскохозяйственной культурой средневековой Украины.
Горячие казачьи кони с ходу перепрыгивали через Днепр, ревущий тай стогнущий на дне узкого, но глубокого провала, который в общем контексте невозможно было определить иначе, как Большой Украинский Каньон.
В жарком мареве раскаленной степи дрожали зубчатые крепостные стены и высокие островерхие башни обыкновенного казачьего хутора, где широко гуляли запорожцы. В свободное от битвы время они предавались своему излюбленному занятию – подпрыгивали и кувыркались на растянутых за углы шерстяных одеялах, коих в одном только кадре я насчитала полдюжины.
В свободном от одеяльной эквилибристики уголке экрана начинался традиционный казачий пляс. Встав на цыпочки, красавец Андрий вытянул руку над головой, сложил персты щепотью и быстро-быстро закружился вокруг своей оси, мелко-мелко перебирая ногами в парадных галошах…
Я опомнилась лишь тогда, когда Зяма бесцеремонно отнял у меня второй пирог.
– Ой, прости, – я кротко уступила братцу хлебобулочное изделие и потянулась за пресловутым дневником. – Ну что, приступим?
Зяма энергично покивал с набитым ртом.
Я открыла тетрадь и хмыкнула:
– Погиб поэт, невольник чести!
– При чем тут Пушкин?
Школьную программу по литературе братец явно не забыл.
– Молодец, – похвалила я его. – Пушкин тут ни при чем, и Лермонтов тоже. Это я о Лизоньке твоей говорю. Дневничок-то в стихах!
– Да ну?
Зямя торопливо дожевал пирог и тоже заглянул в тетрадку:
– Что за бред?!
Я прочитала вслух:
Вспыхнет могучее дерево белой страны,
В прах обращая несметные тысячи зайцев.
Втянется в красную петлю зубчатой стены
Белая снова, и целою будут казаться.
– Кто – белая? – почему-то шепотом спросил меня Зяма.
– Написано же – страна, – ответила я, потыкав пальчиком в первую строчку. – Страна белая, петля красная, а зайцы горят синим пламенем. Все очень гармонично и политически выдержано – в цветах национального флага.
– А где же тут про меня?
– Не знаю! – я заволновалась и стала перелистывать страницы, пробегая их глазами по диагонали и выискивая в четверостишиях имя брата. – А знаешь ли, нигде!
Мы посмотрели друг на друга.
– Дай, я сам поищу.
Зямка забрал у меня тетрадь и погрузился в чтение.
Я незряче уставилась в телевизор, обдумывая случившееся и все отчетливее понимая, что дрянная девчонка нас с Зямой просто обдурила. Вот почему она только двести долларов взяла, дневник и этих денег не стоил! Никакой это не копромат на Казимира Кузнецова, братец тут ни в одном стишке не упоминается!
– Кстати, имени Лизоньки, как там ее фамилия, что-то тоже нигде не видно, – услужливо подсказал мне внутренний голос.
– Может быть, это новый формат: анонимный дневник, – вяло возразила я.
И тут в прихожей завопил телефон.
Я коротко взглянула на экран – там как раз разжигали костер, но не под Тарасом Бульбой, а почему-то под польской красавицей (в этой версии ее незатейливо звали Наталья). Я поняла, что от такой оригинальной экранизации наших интеллигентных матриархов – мамулю с бабулей – за уши не оттащишь, и пошла к телефону сама.
– Индия! – возмущенно вскричал женский голос на мое вполне корректное «алло». – Вы что, не поняли? Я же сдам его с потрохами!
В голове у меня еще скакали кони, люди и зайцы, причем потроха последних идеально ассоциировались с пирогами, так что я действительно ничего не поняла и не стала об этом умалчивать:
– Простите, что?
– А вот и не прощу! – голос в трубке вибрировал от злости. – Я проторчала на площади битых два часа, я сама задеревенела, как тот памятник…
– Где это в нашем городе деревянный памятник? – заинтересовался мой внутренний голос.
И тут до меня дошло:
– Ой! Это вы от Пушкина?! То есть от памятника Пушкину? А разве… Ой. Ой-ой-ой.
Я прикусила язык.
– Издеваетесь? Ну, хорошо, – произнесла моя собеседница так зловеще, что стало ясно: ничего хорошего от нее ждать не приходится. – Хорошо издевается тот, кто издевается последним!
– Нет! – закричала я, испугавшись, что она положит трубку и побежит сливать компромат на Зяму полиции. – Девушка, подождите! Одну минуточку!
Я прикрыла трубочку ладошкой, заглянула в комнату к братцу и позвала его:
– Быстро иди сюда, поговори с девушкой!
К общению с девушками Зяма готов всегда и везде.
– Алло-у-о? – пропел он в трубку, машинально поправив локоны.
Затем его приятная физиономия претерпела трансформацию, в результате которой приобрела форму и колер молодого парникового кабачка.
Вообще-то мне нравится бледно-салатовый. Психологи утверждают, что это цвет возрождения, молодости, созревающего урожая и стабильно счастливой повседневности. Однако Зямино лицо в зеленой гамме выглядело отнюдь не жизнеутверждающе.
– Что? – обеспокоенно спросила я.
– Все! – ответил братец и бережно повесил трубку, после чего внимательно посмотрел на свое отражение в зеркале и несколько раз аккуратно ударился головой о стену между трюмо и вешалкой. – Она сказала – мне конец.
– Уж так прям и конец, – неуверенно возразила я. – Я думаю, это только начало.
– Да, ты права. Это начало долгого, трудного пути по этапу, – безропотно согласился Зяма и снова посмотрел на себя в зеркало. – Ох, я буду ужасно выглядеть в тюремной робе и с прической «под ноль»!
Из гостиной донеслись звуки частых хлопков. Братец вопросительно вздернул брови.
– Кино закончилось, – пояснила я природу необычных звуков. – Наши восторженно аплодируют «Тарасу Бульбе». Сейчас потянутся в большой мир.
И точно, из затемненной комнаты, моргая, вышел папа. Увидев нас с братцем, он обрадовался и с надеждой спросил:
– Вы же будете ужинать, детки?
– А что на ужин? – поинтересовалась я, не спеша соглашаться.
В порыве вдохновения папуля иной раз сочиняет очень смелые блюда. На прошлой неделе он предложил для внутрисемейной дегустации лазанью с барабулей и кальмарами, и стало ясно, что я еще недостаточно искушенный едок.
До той лазаньи с барабулей и кальмарами мне казалось, что человек, которому в словосочетании «фалафель из нута» понятен не только предлог, может считаться опытным гурманом, но я ошиблась. Лазанья с чертовой барабулей и дьявольскими кальмарами все расставила по местам, причем моим собственным местом пребывания на половину ночи стал клозет. «Пожалуй, в следующий раз я уменьшу количество масла в соусе бешамель», – сказал тогда неунывающий папуля. А я тогда ничего не сказала, только подумала, что второго такого раза мне, пожалуй, не пережить.
