Я побежала в прихожую.
– Ты куда? – спросила Алка.
– Как это – куда? В «Котел», конечно, куда же еще! – я уже обувалась. – Не копайся, Трошкина, этот бар – предбанник ночного клуба, если наша Мимими перекочует на танцпол, мы вряд ли найдем ее в буйной толпе.
– Но я не хочу в бар, – заныла скромница, путаясь в курточных рукавах.
– Надо, Вера, надо! – сказала я и выволокла ее за порог.
Любимая девушка безответственно не отвечала на звонки.
– По-моему, Инка держит нас за идиотов! – войдя в подъезд, пожаловался полицейский майор Кулебякин своей неслужебной собаке.
Барклай, в умственных способностях которого майорская любимая никогда не сомневалась, тактично промолчал.
– Она думает, мы ее не найдем? Найдем! – угрожающе произнес Денис на уровне второго этажа и потом сердито сопел до пятого.
На пятом этаже он с ходу атаковал дверь квартиры Инкиной неизменной соратницы, сообщницы и подельницы Аллочки Трошкиной.
На стук и звон никто не открыл. В квартире было тихо.
– Все равно найдем! – сказал упрямый майор и потянул бассета дальше.
Барклай заволновался. С шестого этажа и выше лестница выглядела странно: такого количества черных следов на ней не наблюдалось никогда. На площадке восьмого этажа и вовсе лапу было некуда поставить.
Барклай сел и выразительно посмотрел на хозяина. Эксперт-климиналист присвистнул:
– Ничего себе гравюра!
Он поддернул брюки и присел, рассматривая сложную путаницу следов.
Цепочки отпечатков сбегались к дверям, перекрещивались, наслаивались и спутывались. Самый большой клубок образовался у порога жилища любимой девушки майора.
– Так, – сказал Денис.
Бассет наклонил голову, свесив ухо до земли.
Интонации хозяйского голоса его насторожили.
Майор Кулебякин совершенно точно был неприятно удивлен. Именно так в прошлом он реагировал на обглоданные щенком кроссовки, о чем Барклай не забыл, потому что воспоминание это было крепко вбито в него ремнем. Сейчас он никакой вины за собой не чувствовал, значит, хозяина прогневал кто-то другой.
– Гау! – басом бухнул Барклай на всякий случай, присягая майору на верность.
Мол, ты только скажи, кого загнать и порвать, а я всегда готов!
– Тихо, – зловеще молвил Денис и скрючился в три погибели, близко-близко рассматривая один из отпечатков. – Так. Интересно!
Он проследил всю цепочку, еще раз убедился, что заинтересовавшие его следы группируются у двери квартиры Кузнецовых, и добавил:
– Очень, очень интересно!
После чего решительно придавил пальцем кнопку звонка.
Двери бара были распахнуты настежь. В «Котел» порция за порцией валила разномастная публика: загорелые гламурные девочки с силиконом во всех анатомических выпуклостях, ухоженные богатые дамочки с акриловыми коготками, готовыми вонзиться в свежее мясо, шумные от стеснительности студентики с неуверенными улыбками и ломкими голосами и молодящиеся дядьки, втягивающие животы и выпячивающие подбородки.
Охранник на входе смотрел поверх голов, презрительно улыбался и никого не останавливал. Он знал, что в «Котле» все эти яркие индивидуальности перебурлят и разварятся в клейкую массу, которая выплеснется утром бесцветной тихой жижей.
– Я не хочу туда идти, – сказала Алка, втыкая каблучки в травяной газон.
Если бы она могла – пустила бы в него корни, как березка.
– Трошкина, чего ты боишься? – с досадой спросила я. – Ты же знаешь, что я не дам тебя в обиду. Я сама кого угодно обижу, со мной ты в полной безопасности. Пойдем, ты нужна мне, чтобы сыграть роль Верочки. В конце концов, у кого из нас за спиной факультет театральной режиссуры? Давай, докажи, что твое профессиональное образование хоть на что-то годится.
– Это вызов? – уточнила Трошкина и мрачно шмыгнула носом. – Ладно, идем.
Мы прошли мимо равнодушного охранника и оказались в зальчике со сводчатым потолком. Рядом с барной стойкой высился микрофон, у которого пританцовывала певица, полагающая себя новым воплощением Уитни Хьюстон. Широко раскрывая рот, лже-Уитни демонстрировала всем желающим свои натруженные гланды и издавала звуки, о которых доброжелательный музыкальный критик мог бы сказать, что они очень громкие.
Мелкая Трошкина пригнулась, проходя под содрогающимся бюстом певицы, а мне, чтобы обогнуть этот могучий выступ декольтированной плоти, пришлось опасно отклониться от вертикали. Впрочем, падать все равно было некуда, в модном джаз-баре было тесно, как в плебейском троллейбусе в час пик.
– И что теперь? – прокричала мне в ухо Алка, бестолково потолкавшись и убедившись, что пробраться дальше без огнемета никак не получится.
– Смотри внимательно, ищи девицу, которая ответит на телефонный звонок! – проорала я ей в ответ и еще добавила децибелов, гаркнув в трубку:
– Мимими! Это Верочка, которая от Лизоньки! Мы вас ждем у барной стойки!
Место встречи было выбрано правильно: в направлении горячительного из глубины народных масс тянулось мощное течение.
Мы с Алкой зафиксировались у стойки, и вскоре местный Гольфстим принес к нам ясноглазую блондинку с силиконовыми устами четвертого номера. Стало ясно, что Ладюся не зря назвала Мимими губошлепкой. Осталось надеяться, что определение «натуральная дура» тоже справедливо, ведь умница запросто сможет догадаться, что наша «Верочка» фальшивая.
– Что пить будем? – сразу спросила я Мимими.
– Текилу!
– Две текилы! – кивнула я бармену. – Верочка непьющая.
Я подтянула Трошкину поближе и представила Мимими:
– Вот она, знаменитая Верочка.
– Я думала, она постарше.
– Просто молодо выглядит, – объяснила я. – Знаете, как говорят: «Маленькая собачка до старости щенок».
Трошкина фыркнула, как тот песик, но ничего не сказала. Подружке не понравилось, что о ней говорят в третьем лице, но активно включаться в беседу она опасалась. Я поняла, что Алка намерена придерживаться роли немой Верочки. Типа, Верочки Холодной.
– Вам же Лизонька рассказывала о Верочке? Ладюсе рассказывала, – сказала я, локтем выбив из якобы немой псевдо-Верочки логичную реплику:
– И что она обо мне рассказывала, интересно?
Я поблагодарила смышленную подружку взглядом и посмотрела на Мимими:
– Надеюсь, ничего плохого?
– Наоборот, – лаконично ответила блондинка и ловко опрокинула рюмку. – Лизонька говорила, что вы, Верочка, ее правая рука, третий глаз, дополнительная память и вообще бесценное сокровище. Только я вам, Вера, не смогу платить, как Лизонька, у меня-то нет мужа с собственным банком. Пятьдесят тысяч, согласны?
