– А почему? – по-моему, мой дорогой друг заинтересовался. Кажется, чувства, свойственные обычным людям, к нему возвращаются. Я посмотрела на него. Или нет? Лицо по-прежнему не выражает ничего.
– Потому что погиб отец. Не просто погиб, его убили. Потому что пропали ценные семейные реликвии. Потому что я поругалась со многими близкими людьми. Потому что скоро отпуск закончится, мне снова придется каждый день вставать в шесть тридцать и идти на работу, которая мне опостылела до омерзения. Потому что у меня снова болит спина, и я не знаю почему, а врачей я ненавижу, и никогда к ним не сунусь по такому пустяку. Потому что вокруг много задач и головоломок, от которых дребезжит голова, а разгадок все не предвидится. Потому что я просто устала от жизни, хотя мне всего двадцать один. Временами я люблю жизнь, чаще – не очень.
– Отлично. Значит, ты понимаешь, – кивнул Мертвицин, чем меня порядком удивил. А как же «Я проснулся сегодня – и это замечательно»?! А «Я жив – и это замечательно»?!
– Понимаю что?
– Что целую вечность тебя будут преследовать все те же проблемы, что и сейчас. На первые сто лет мы запланировали тебе путешествия, но бесплатно тебя никто не повезет. Значит, чтобы сто лет путешествовать по свету, перед этим тебе придется триста лет поработать. – Я собралась падать в обморок. Потом вспомнила, что сижу и это не произведет должного эффекта. Работать триста лет… Триста! Нет, увольте. – Ссоры продолжатся. Но то ты разочаруешься, скажем, в пятидесяти людях, что встретятся у тебя на пути, а то во всех шести-восьми миллиардах (я не знаю, сколько людей будет на планете через половину тысячелетия), ведь мы приняли за данность, что они тебя все когда-нибудь достанут. Да, люди вокруг будут меняться, если эликсиром завладеешь только ты, то ты в принципе устанешь от людей. И от этой планеты. Да, возможно, космонавтика уйдет далеко вперед. Ну прокатишься ты на Луну, на Венеру, на Марс с Меркурием… Но я тебе гарантирую: ты не доживешь до этого. Через двести лет максимум ты выльешь свой эликсир в усовершенствованную канализацию и покончишь с собой. – Я молчала. – Ты мне веришь? – Немного погодя, я кивнула. – Теперь можешь ответить. Ты хочешь жить вечно, Катя?
– Нет.
– Вот и славно. По-моему, такого и врагу не пожелаешь. – Я ждала завершения поучительной лекции, эпилога, который пояснил бы мне, к чему Валерий начал этот заумный разговор, но он вдруг встал и ушел. То есть, получается, все, что он хотел сказать, он уже сказал.
– Однако, – пробормотала я, и тут до меня дошло, что сегодня Валера был одет во что-то другое. Где он взял одежду? И где его испачканный кровью вперемешку с землей фрак?
Я пошла искать Валерия в поисках ответов. Он обнаружился на кухне разогревающим суп в железной миске. Не поворачивая головы, сказал:
– Ты сегодня ничего не ела. Зато пила вино. Тебе нужно закусить.
– Это шутка? – не поняла я и, так как Мертвицин не ответил, хихикнула, чтобы его не обидеть на случай, если он все-таки пошутил.
Сам он водрузил миску на стол, подставив под нее деревянную доску. Раскаленную миску он брал голыми руками. Я охнула и часто-часто заморгала.
– Ты с хлебом ешь? – Он потянулся за батоном.
– Нет. Да. То есть нет, – запуталась я.
– Так нет или да? – он впервые обернулся на меня.
Вместо ответа я поинтересовалась:
– А ты почему не ешь?
– Не знаю, – загадочно ответил он, хотя мог бы просто сказать «не хочу». Но Валерий всякий раз пытался подчеркнуть, какой он неординарный, потому он и не мог «просто сказать». Нет, я ошиблась: не пытался подчеркнуть, он и был неординарным.
Задумавшись, я снова потеряла его из виду.
– Да что же это такое! – разозлилась я, выходя из кухни. В поле видимости его не было. – Я так и буду за тобой гоняться? Валера!
Он высунул свой нос из ванной, оказавшись теперь в каких-то десяти сантиметрах от меня, лицом к лицу, потому как двери кухни и ванной смотрели друг на друга чуть ли не в упор, а коридор был до жути узким.
– Да?
– Что это на тебе? – Я ткнула в поношенный, растянутый свитер темно-серого цвета простой вязки и черные брюки в полоску, явно не те, что были на нем до моего ухода.
Он опустил глаза.
– Одежда. Нашел в комнате. Это все?
Машинально я ответила «да», но желала продолжить разговор, в процессе которого хотела высказать ему все свое возмущение на то, что он мало того, что занял комнату умершего только вчера человека – и не абы кого, а моего отца, – так еще и осмелился напялить его вещи, но Валерий уже скрылся из виду, посчитав дискуссию завершенной ввиду моего «да» в ответ на вопрос «это все?».
– Проклятье! Да он издевается! – взвилась я и пнула дверь ногой.
Та снова открылась.
– Да?
Нет, он правда издевается!
Только я хотела выговорить все, что накопилась, как он спросил:
– Ты уже поела?
– Нет, – машинально ответила я, все еще желая продолжить разговор, но Валерий, решив, что диалог иссяк, опять закрыл дверь, короче, ситуация повторилась.
Делать нечего, поняв, что несытая я ему неинтересна как собеседник, я отправилась на кухню и за милую душу слопала вкусный вермишелевый суп, при его поедании я не переставала думать о необыкновенном соседе, свалившимся на мою несчастную голову, вместо того, чтобы думать, где искать ожерелье и пропавший мешочек.
Поднимаясь по лестнице к себе, я вдруг решила с горя выпить, вернулась на пять ступеней вниз, на которые успела подняться, подошла к столу, взяла бутылку и принялась лакать прямо из горла. Честно сказать, вино я никогда не уважала (больше специализируюсь по коктейлям), но мне почему-то казалось, что оно должно меня спасти. От чего? Не знаю. От Валерия, от дурных мыслей, от бессмертия (ха-ха), ото всего сразу.
Закашлявшись, я, не выпуская бутылку белого из рук, поднялась на второй этаж, зашла в спальню и уселась в кресло. Время было позднее, уже клонило в сон, но я почему-то не ложилась. Проинтуичила скорое появление гостя в моей опочивальне? Не знаю, может быть. Как бы то ни было, но ровно в полночь, то есть через пятнадцать минут, он появился.
Глава 8
Постучать, конечно, забыл. Распахнул дверь, и я снова оказалась напротив него со скрещенными коленями и бутылкой, прижатой к груди.
– Чем ты тут развлекаешься? – бросил он небрежно.
– Пью. – Я соврала. На самом деле, поднявшись к себе, я не сделала ни одного нового глотка. Бутылка была взята чисто для успокоения.
– Отлично, – отрывисто закрыл он тему и заявил: – Иди за мной.
Самое интересное, что Мертвицин тут же развернулся и пошел обратно, даже не потрудившись удостовериться, что я за ним следую. То есть он был уверен, что я пойду за ним, не посмею ослушаться. Зря. Плохо знал наших. Я вот взяла да ослушалась. Как сидела, так и осталась сидеть. А что он наглеет-то? Надо меру знать.
