Резко выдохнув, как делают пьяницы перед очередной стопкой чистого спирта, я толкнула вперед дверь. Без единого намека на скрип она отворилась в полумрак. Благо, что окно Валерий не занавешивал и кое-какой свет проникал в помещение. По сей причине я разглядела, что гость лежит на кровати поверх покрывала и не шевелится. Самым странным было то, что Валера был одет, одет в его собственные постиранные мной вещи – сорочку и брюки, не глаженые и, возможно, еще влажные. Фрак небрежно валялся на стуле скомканным. Еще более удивительный момент – Мертвицин был в ботинках (!), в тех самых, в каких пришел, а руки сложил на животе, как делают… с покойниками. Голова его со спутанными волосами и мертвенно-бледным, пугающе светящимся в темноте лицом покоилась на подушке.
– Мама, – прошипела я, замерев на месте от ужаса. Хотелось спросить его, почему он лежит так, а еще – почему он не в гробу тогда? Потому что положение его тела и рук наводило на меня такую жуть, что я бы не удивилась, застигнув его не на постели, а именно в гробу.
Мне до дрожи захотелось бежать отсюда сломя голову. Но у меня была миссия, и я не могла уйти.
Скрепя сердце самой крепкой булавкой, которую только можно было отыскать в закромах своей силы воли, я сделала два шага и очутилась возле его лица.
Веки были плотно сжаты. Но мне казалось, что глаза все равно видят. Видят сквозь недвижные белые веки.
– Мамочка, – опять прошептала я и достала телефон. Наклонилась над лежащим, и его загадочное белое лицо очутилось в паре сантиметров от меня. От этого на коже зашевелились мелкие невидимые волоски. Больше всего я боялась, что сейчас эти глаза резко распахнутся и вновь окажутся красными. Следом откроется рот, а оттуда высунутся длинные острые клыки, которые не преминут тут же впиться в мою доверчиво оголенную шею.
Жилка на ней в ответ на мои мысли пугливо запульсировала. Я погладила ее свободной рукой, затем дрожащими пальцами потянулась к вороту белой рубашки. Все пуговицы были тщательно застегнуты. Вдруг в мозгу забилась мысль: зачем он переоделся перед сном? Ответ: ловушка! Ловушка! Он знал, что я приду, и приготовился. Это ловушка, в которую я попалась!
Но мысль запоздала. Пальцы уже неловко расстегивали верхние пуговицы, и мне оставалось только разрыдаться из-за своей собственной глупости и импульсивности, заставившей меня броситься в самое пекло, серьезно не обдумав все детали данной операции. Дело в том, что я была уверена: глаза непременно откроются. Или в эту секунду, или в следующую. Но они будут открыты. И я скорее всего скончаюсь от разрыва сердца прямо на месте, так и не открыв всех тайн, опутавших меня с минуты прибытия в заколдованное Валищево.
Я уже не боялась дышать в открытую, и делала это быстро, часто и громко, словно бы желая надышаться перед смертью. Куда унесет меня это существо, совершив роковое поднятие век? Отпустит ли оно мою душу наверх, чтобы Господь решил, куда ей дальше отправиться? Или оно оставит меня здесь, вечно скитаться в роли призрака, познавшего самую темную сторону тонких материй и мистицизма? А может, оно отправит меня… в саму Преисподнюю?
Чувствуя, что не могу сдержать рвущийся наружу громкий бастующий против этого вселенского ужаса крик, я скорее раздвинула края рубашки в разные стороны и правой рукой раскрыла телефон. Засветившись, он показал мне… О боже… Я все-таки заору.
– А-а-а-а-а!!!!
Глаза открылись. Как я и ожидала, они были красными и светились в темноте. Я машинально отпрянула на несколько шагов назад – и уперлась в стену. И крик мой затолкался обратно в глотку.
Существо начало подниматься.
Я выронила телефон и обеими руками, не отрывая от него, спускающего ноги с кровати, своих неморгающих глаз, стала ощупывать стену, будто искала в ней запасную дверь, которая поможет избежать того смертельного испуга, который все нарастал с каждым мигом.
– В чем дело? – спросил Валерий своим обычным ровным голосом, и меня немного отпустило. Все в порядке, это всего лишь Валера, твой гость. Ты пила с ним, помнишь? И ела. Из пустых тарелок. Он тебе ничего не сделает.
Сам Мертвицин опустил глаза на свою оголенную в результате моих манипуляций грудь и вымолвил:
– Ах, понятно. Ты, очевидно, считаешь, что моей одежде самое место на улице, на пыльной траве, где я ее и нашел сегодня и поднял, пока ты где-то гуляла, и поэтому решила раздеть меня и вернуть все на место, да? – Он говорил с так свойственным ему сарказмом, холодным, индифферентным и пустым тоном. – А пока моя одежда валяется на земле, я должен голым ходить, ведь носить вещи своего погибшего отца ты мне запрещаешь, так, да?
Удивительно, но я обрела дар речи.
– Прости… Я… За мной друг зашел, и я не успела повесить сушиться твою одежду на веревки, – произнесла я дрожащим голосом, точно напроказившая семилетка, представшая перед директором школы или строгим отцом, помахивающим кожаным ремнем у нее перед носом.
– Похоже, тебе нравится этот мальчишка… – Он легко, в один пружинящий шаг, приблизился ко мне. – А я? Я тебе нравлюсь?
Мне стало казаться, что он со мной играет. Это была какая-то страшная, мистическая и жестокая игра, правил которой я не знала.
– Ты сошел с ума. Дай мне пройти.
Я рыпнулась к выходу, но Мертвицин загородил проход. На меня повеяло холодом.
– Сошел с ума? Может. Может быть, ты мне в этом случае сейчас мерещишься в моей комнате возле моей постели в час ночной.
– Да как ты смеешь! – Увы, я угадала. Мертвицин среагировал на мое появление именно так, как я не хотела, чтобы он среагировал.
Или хотела?!
– Могу я задать вопрос? Что же ты тогда делаешь здесь?
– У тебя рана, – ответила я невпопад. Но этот момент давно нужно было прояснить, за тем я, в общем, и пришла. Самые страшные помыслы подтвердились в ту секунду, когда я включила подсветку мобильника.
Молчание.
– Не понял?
Я осторожно прикоснулась пальцем к месту, оголившемуся ввиду расстегнутых пуговиц.
– Ты надел чистую рубашку. Ты мылся. Откуда это?
Желая проверить мои слова, он потянулся рукой к этому месту, но я не успела убрать ладонь, как результат – он накрыл своей ледяной рукой мою теплую. Я вздрогнула.
– Что ты хочешь этим сказать?
Я вздохнула, пытаясь справиться с наваждением, и кинулась в объяснения:
– У тебя рана. Это твоя рана. И кровь была твоя, не чужая.
– Да?
Разговор не клеился. Его, казалось, интересовали совсем другие вещи в этот ночной час, совершенно не запекшаяся кровь вокруг маленькой черной дырочки, какие бывают от огнестрельных ранений. Впрочем, через пару секунд меня тоже перестало это интересовать.
Он стал поглаживать мою ладонь. Вы когда-нибудь пробовали водить по телу кусочком льда? Это было то же самое. Только без воды. Сухо и холодно.
