Наелась Катя кексов прямо
Из столицы – Амстердама,
И так ее вдруг пробрало,
Что в дом Кирилла занесло.
Клево?
– Очень, – скуксилась я оттого, что он напомнил мне не столь приятный момент: кексы были дрянью. – Вообще-то самый первый стих мне больше всех понравился. Ничего наподобие сочинить не можешь?
– Могу, конечно. Но это при прощании, как положено. – Мы углядели ларек и купили мороженого. Ели прямо на ходу и не переставали шутить, пытаясь рассмешить один другого. Внезапно Кирюха посерьезнел: – Кать, а ты не хочешь переехать в Москву?
– В Москву? Нет, ни в жизнь, – не поняла я намека, решив, что это праздный вопрос.
– А почему?
– Ну, это очень шумный город. Много лишней суеты, безразличия, жестокости. Люди, попадая в столицу, становятся другими. Нет, мне нравится жить в области.
– Но Москва же не единое однородное целое, – справедливо заметил собеседник. – Она поделена на районы, шумно только в центре, а дальше – тот же твой город, где живешь. Те же магазины, дворы, дома, машины… Ну разве что дороги чуть пошире! А так… Я, например, живу в тихом, спальном районе. – Кирилл назвал станцию метро, и это название мне ни о чем не сказало: я не частый гость в Первопрестольной. – У меня тебе понравится, вот увидишь.
– Ты что, зовешь меня к себе?! – наконец доперло до меня.
– Ну да. А ты не поняла, что ли?
– Нет, не поняла. Послушай, ты совсем сорвиголова!
– Почему же? – Спутник наивно захлопал глазищами.
Я всплеснула руками:
– Мы не можем жить вместе!
Попавшиеся на пути куры, беженцы из чьего-то ближайшего загона, испуганно закудахтали от движения моих рук, и одна даже дезориентированно прыгнула прямо мне под ноги.
– Тьфу, ты, дура! – обругала я животное, вернув занесенную над ней ногу обратно. Птица шарахнулась в сторону к своим сородичам. – О чем я говорила? Ах, да. Мы не можем жить вместе!
– Но почему, почему?
– Ну как это не понятно? – схватилась я за голову. – Мы знакомы всего пару дней. Мы даже не целовались ни разу!
– За чем же дело стало? – удивился Кирилл, остановился и всего на секунду приник к моим губам.
– Не делай так больше, – сказала я после, стараясь быть суровой.
– Не понравилось? – Кирилл покраснел, но улыбался. Значит, знал, что не в этом дело, и поцелуй мне пришелся по сердцу.
– Просто не делай, и все! Нужно спрашивать разрешения!
– Ага? А тот хмырь в окне спрашивает?
Я споткнулась от неожиданности и полетела носом вперед, благо мой спутник успел меня поймать за руку, что и спасло меня от падения. Однако набойки на босоножке я лишилась, и, забегая вперед, скажу, что весь оставшийся путь слегка прихрамывала.
– Ты о чем таком говоришь?! – вышла я из себя и приготовила кулак, чтобы стукнуть его. – Ты оборзел совсем?!
Налет наглости тут же Кирилла покинул. Он стушевался и, казалось, готов был пасть на колени ради прощения.
– Катя, я… Мне почудилось, что вы… Но если он не отец и не брат, а вы живете вместе, то кто же он?! – выдал он настолько эмоционально, точно боролся с желанием заплакать, потому вложил все свои чувства в слова, дабы спугнуть явно не мужественные слезы.
«Мертвец, вот кто!» – чуть не сорвалось с моих уст.
Но от меня ждали ответа, что же сказать? Естественно, мне было немного стыдно, потому что грамм истины в его предположении действительно присутствовал. Но я знала, что сумела не переступить черту, и надеялась, что не переступлю ее в будущем, так что все равно было чертовски обидно.
– Катя, ты не ответила, – напомнил Кирилл.
– Это друг отца. У них общие дела. Он живет с нами, – произнесла я отрывочно, безразличным тоном.
– А где же твой отец?
Ну вот, приехали. Я не могла ему сказать, что случилось. Это выглядело бы несколько странно. Я столько дней уже твердила о своем отце, а тут выяснится, что его уже нет в живых. И потом, как тогда объяснить, почему загадочный гость не убирается восвояси? Рассказать про эпопею с амнезией, вырытой могилой, кровью на одежде, пулевым отверстием? Невозможно!
– Он дома.
Что я еще могла сказать?
– То есть у тебя с ним ничего не было?
– С кем, с отцом?! – подпрыгнула я. Нет, за кого он меня принимает? Спятил вконец?
– Да нет же! С тем хмырем!
– Слушай, перестань называть его хмырем, он тебе ничего не сделал! Да, ничего не было. И не будет. – Я выдержала паузу. После с явным неудовольствием пополам с изумлением спросила: – Слушай, ты собирался взять меня в гражданские жены, думая, что я внаглую сплю с хмырем, в то время как гуляю с тобой? Вот это да! Это подвиг, достойный уважения, браво! – все сильнее расходилась я, видя, как Кирилл не то что краснеет – зеленеет, мучаясь от стыда.
– Да нет, я не думал… Я просто спросил, чтобы знать наверняка. И вообще-то не в гражданские, а в самые настоящие!
– Что? Ну ты ваще рехнулся, – констатировала я, думая про себя, что все они в своем МГУ дружно сошли с ума, вернувшись к истокам развития. Кто-то додумался косу до попы отрастить и вплетать в нее ленты под цвет окружающей обстановки, кто-то берет в законные жены в пятый раз увиденную девушку, зная, что у нее дома околачивается какой-то непонятный хмырь. Тьфу, пристало слово, теперь я уже заладила «хмырь» да «хмырь». Он Валера!
Тут Кирюха выдал перл:
– Нет, вот странные женщины! Не зовешь замуж – козел, зовешь – спятил. Ну и как с вами обращаться?
Я рассмеялась. Да, Кирилл, вне всякого сомнения, прав: мы очень противоречивые создания. Этим от мужчин и отличаемся.
– Все должно быть в свое время, ты малость поспешил. – Мы немного помолчали. И тут я разродилась:
Губами красными коснулся
Моих он губ едва-едва.
В любовный омут окунулся
Кирилл из дома двадцать два…
Вот как надо стихи писать! А ты!
– Обалдеть можно! Классно! – расщедрился он на похвалы. – У тебя очень здоровски получается! И дом-то мой ты запомнить успела, когда, спрашивается?
Здесь меня словно молнией ударило. Я вспомнила, по какой причине явилась к тому дому.
– Кирилл.
– Да.
Мы снова взялись за руки – в знак примирения.
– А какая у тебя фамилия?
– Ну наконец-то! Решила все-таки поменять, а? – подмигнул он мне.
– Да нет, это из любопытства.
– Ха! Тогда не скажу, – заупрямился он, хотя раньше, насколько я помню, вредным не был. – Вот согласишься рассмотреть предложение руки и сердца – тогда скажу, открою тайну, так и быть.
