– А почему у вас там тридцать первое июля?
Баба Поля обернулась на календарь и ответила неестественным голосом:
– Мы не любим август.
– Опять началось! – всплеснул Кирка руками. Шепнул мне на ухо: – Очередной заскок в их поведении, если ты еще не устала их считать.
Я заверила, что не устала, более того – люблю считать, с детства математика являлась моим любимым предметом, и уже громче поинтересовалась у старушек:
– А почему, можно полюбопытствовать?
Обе, переглянувшись, нахмурились, потом опять же баба Зина, более словоохотливая из двух сестер, вспомнив о том, что я почти уже член семьи и мне знать положено, рассказала:
– Все в нашей семье умирают в августе. Согласна, звучит немного преувеличенно, но тем не менее это так. Муж мой умер в августе, и сын в августе. Мать умерла у нас с Полей тоже в августе, отца убили немцы в августе сорок третьего в битве на Курской дуге, слышала, наверно, из истории. Кого-то я забыла…
– Агафья, – подсказала Пелагея еле слышно.
– Ах, да! Сводная сестра у нас была, Агафья. Вот, тоже в августе померла! Маленькая была тогда, одиннадцать лет.
– Отчего же умерла? – ахнула я.
– Да утонула, – ответила мне баба Зина так просто, словно это была не слишком большая утрата. Хотя много лет прошло. Впрочем, как водится, родных сестер обычно любят сильнее, нежели сводных.
– Она и не сестра нам была, – подтвердила мои мысли баба Пелагея. – У девочки родители умерли, а маманька добрая была до блажи, вот и приютила. Жила с нами почти пять лет, Агафья-то.
Что же это, проклятый месяц? Мне стало не по себе. Понятно, что после таких событий бедные бабки уже ничего хорошего от поры окончания лета не ждут. И все-таки за интересными разговорами я так и не выяснила того, за чем явилась.
Когда баба Поля взялась за чашки, чтобы вымыть их в раковине, я быстро вызвалась помочь, и уже через полминуты мы выходили из комнаты, нагруженные чашками с блюдцами, держа курс на кухню.
Через несколько шагов я набралась храбрости и на одном дыхании спросила:
– Скажите, вы не были знакомы с Любимовым Геннадием Алексеевичем?
Реакция была неожиданной:
– Что?! – Чашки и блюдца, так и не донесенные до раковины, со страшным звоном ударились о пол. Старушка побледнела и приготовилась падать, а я, в свою очередь, – ее держать. Только как, если у меня руки заняты? – Кто вы?! – раздался неожиданный вопрос.
Несмотря на ужас в ее голосе, словно она повстречалась с персонажем фильма «Чужие», а не с заурядной девушкой, я спокойно ответила:
– Я его внучка. Так вы были знакомы?
– Д-да… То есть…
Мы присели на пол и стали собирать осколки посуды. Свои чашки я до этого поставила в мойку.
– То есть – что?
– Мы с ним… учились вместе. И…
Так как я была далеко не дура, то сделала некоторое предположение:
– Мой дед – это тот самый, о котором вы рассказывали? Который женился на другой?
– Д-да, – вновь начала заикаться пожилая женщина. – Так как же… Вы внучка?
– Да. – Недолго думая, я показала ей документы. Они лежали в сумке, которую я оставила при входе в дом (и это несмотря на то, что запирали его лишь на цепочку, о чем я только думала?), кухня была расположена ближе ко входу, чем терраса, где мы сидели, так что времени потребовалось совсем чуть-чуть, и оставшиеся на террасе меня не заметили. – Видите, Любимова Екатерина. – Очень хорошо, что у нас с дедом общая фамилия. Попробуй доказать другим способом! – Мне нет смысла вас обманывать.
Я усадила женщину на табуретку и дала воды.
– Я не подозревала вас в обмане, – сказала она, придя в себя. – Просто это так странно. Столько лет прошло.
– Да-да, – закивала я. – Он умер более десяти лет назад.
– Столько лет прошло, – бормотала она, будто меня не слыша. – И как он догадался? Откуда он мог знать тогда?..
– Что? – Мне пришлось легонько потрясти ее за плечо. – О чем вы? Что он мог знать?
Она подняла на меня глаза:
– Что ты придешь.
Я открыла рот. Что я приду? Как это понимать? По моей коже забегали мурашки. Я как будто ощутила призрак дедушки за своей спиной. Обернувшись, понятное дело, никого и ничего в дверном проходе не увидела. Но ощущение его незримого присутствия осталось.
– То есть? Что вы хотите этим сказать?
Женщина вздохнула и посадила меня рядом, на соседний табурет.
– Пятнадцать лет назад я видела Гену в последний раз, – заговорила она, дотоле немного помолчав. – Мы очень любили друг друга в школе, и потом, когда он женился, каюсь, я не выдерживала и пару раз бегала к нему… – «Ай да дед! – подумала я. – О времена, о нравы!» – Потом он свыкся с женой и, когда она умерла, а я предложила ему жить вместе, он заявил, что это бесчестно по отношению к покойной жене и аморально по отношению к сыну и обществу в целом. Да, он был такой… очень консервативный и щепетильный в вопросах этики. Когда прошло время… наверно, он уже разлюбил, но знал, что я продолжаю любить и буду любить вечно. Но он ведь больше не женился… Я не знаю, но надеюсь, что какие-то чувства у него ко мне оставались. По крайней мере, он не забыл про меня. Хотя нет, не так… Я не видела его долгих тридцать лет, и тут совершенно случайно вышла из дома – я тогда уже жила здесь, в Валищево – и встретила Гену на улице! Он тогда был с маленькой девочкой. – У меня заслезились глаза при этих словах. Хотелось крикнуть: да, это была я! Я была с дедушкой! Но, очевидно, баба Поля и без меня догадалась. Я лишь молчала, давая ей продолжить рассказ. – Мы поговорили. Пару раз еще встречались на той тропе, он любил гулять там взад-вперед. Я неоднократно приглашала его в гости, но он всякий раз отказывался, говорил, что не может оставить внучку одну, а с ней неудобно. В общем, обычные отговорки. Дальше он уехал, и я потеряла его из виду еще на два года. А через два года он явился, прямиком ко мне, постучался в эту дверь. Пятнадцать лет назад… – Женщина замолчала, окунувшись в воспоминания. Ее светлые глаза сделались грустными-прегрустными, словно она была брошенным котенком, живущим на улице, которому нечего есть.
– И что случилось? – поторопила я.
– Тогда он зашел ко мне и сказал: «Однажды к тебе придет моя внучка, в этот дом. Чтобы у тебя не было сомнений, я напишу тебе ее имя». И написал: Екатерина Михайловна Любимова. То, что я прочла в твоем паспорте. Не удивляйся: да, я стара, но все, что касается Геннадия, я помню, будто это было сегодня. Затем он дал мне два конверта и велел тебе передать.
Вы не поверите, что творилось тогда в моем сердце и в моей голове. Это не описать словами. Я только поняла, что чувствуют парашютисты, очутившись в воздухе и видя, как все крутится вокруг с невообразимой скоростью. Я сама в тот момент была парашютисткой. События стали раскручиваться, позволяя мне лишь наблюдать со стороны их беспорядочное мельтешение, а сердце колотилось, словно бешеное. В глазах потемнело, я с трудом смогла прохрипеть:
