— Конечно, друг Голгрин, конечно! Извини глупого слугу, он
просто пошутил!
Обстановку разрядил Белгрок, который, согнувшись в три
погибели, заглянул в фургон.
— Шатер готов, Великий Лорд!
Голгрин кивнул и, не обращая на двух офицеров внимания,
двинулся к месту ночлега. Шатер был высотой в два его роста и такой просторный,
что внутри могла поместиться дюжина огромных воинов. Толстые шкуры мастарков
укрывали стены и вход. Только что закончившие трудиться рабы растянулись в пыли
неподалеку. Охранники с кнутами замерли в почтительных позах рядом. Лорд
откинул шкуру и вошел, строго осматривая внутреннее устройство: ярко ли горит
масляная лампа, лежат ли на столе мехи с вином и водой, установлена ли на
мягком ковре походная мебель.
Молодая эльфийка, одетая только в козью шкуру, скользнула
следом. В отличие от других эльфов, ее тонкая кожа осталась чистой, а длинные
локоны были тщательно вымыты и завиты. От нее даже исходил аромат жасмина, что
было неудивительно, ведь она занималась всем домашним хозяйством. Даже цепи на
ее руках и ногах оказались тонкие и изящные. Ей наверняка исполнилось больше
сотни лет, но эльфийка по-прежнему производила впечатление юной девушки.
Голгрин достал оружие из-за пояса, рабыня быстро сняла с
него перевязь с ножнами. Двухлезвийная секира уже стояла на специальной меховой
подставке, на крошечном столике лежали три свитка и перо кондора. Крошечный
пузырек чернил, украшенный соламнийским зимородком, был закреплен в специальной
нише.
Великий Лорд закутался в меха и протянул обрубок руки
девушке. Та немедленно начала разматывать шелковую повязку. Она не смогла
скрыть гримасы отвращения, когда из-под ткани показалась ужасная рана. Голгрин
захохотал при виде ее смущения, и эльфийка взяла себя в руки, не дожидаясь
удара, который неизбежно должен был последовать за этим. Когда все покровы
упали, Великий Лорд еще раз посмотрел на обрубок — тогда, на поле боя, лезвие
очень чисто отсекло конечность, а потом, чтобы избежать потери крови, Голгрин
прямо в бою прижег рану факелом. Первые дни он продержался только на цветках
грмина, которые притупляли боль. Лишь через неделю людоед оказался готовым
терпеть муку и перестал тайно принимать наркотик. Всем последователям
показалось чудом, что он сумел выжить с такой страшной раной, — Голгрину
пришлось показать искалеченную руку и сразиться с несколькими очень серьезными
противниками, доказывая свою состоятельность.
Теперь, спустя несколько месяцев, рана покрылась черной
коркой; никаких признаков воспаления заметно не было. Струпья готовы были
отвалиться, явив здоровое тело. Эльфийка достала синий флакон и, налив из него
немного жасминовой жидкости на ладони, втерла ее в рану длинными изящными
пальцами. Голгрин позволил себе тихий стон — боль при этой процедуре все еще
была сильна. Он не боялся выглядеть слабым перед девушкой — ей прекрасно была
известна судьба распускающих язык рабов. Свежеотрубленная голова одного из них
теперь болталась на особом крюке в шатре слева от входа.
— Вина! — прорычал людоед, обдавая эльфийку смрадным
дыханием.
Девушка бросилась за кожаным бурдюком, к которому Голгрин
жадно приложился. Напившись, он отшвырнул полегчавший мех и указал на писчие
принадлежности. Рабыня немедленно убрала вино, метнулась к столику, уселась,
поджав ноги, и развернула один из свитков.
Подойдя к ней, Голгрин полюбовался изящной вязью древнего
языка высших людоедов, покрывавшей верхнюю половину пергамента. Всеобщий
подходил для каждодневного обихода, но для его планов был необходим документ на
языке прекрасных предков. Только так можно фиксировать его свершения и
прославить Великого Лорда в веках.
Рабыня быстро научилась записывать за ним, освоившись после
пары десятков оплеух. Рев мастарков, резкий смех, азартные крики, все
многоголосое звучание огромной орды исчезало, едва Голгрин начинал диктовать.
Но прежде чем он приступил, внезапный холод разлился по
спине людоеда, заставив вздрогнуть и подскочить на месте. Эльфийка замерла,
чернила капнули с пера, портя пергамент.
Голгрин выругался сквозь зубы.
«Великий Лорд Голгрин...»
Голос тек, как поток, неся с собой запах моря и смерти, а
следом и знакомая тень отделилась от ближайшей стены.
Только нахмуренные брови выдавали беспокойство Голгрина,
когда он посмотрел на тень, в которой ему иногда мерещился мерзкий гниющий
минотавр, завернутый в дырявый плащ, похожий на саван. Тень, как ему было
известно, звали Такиром. Имя не нравилось людоеду, напоминая другое — Такхизис,
хотя Великий Лорд совершенно не понимал, какая между ними может быть связь.
Эльфийка раболепно замерла, преданно пожирая господина
глазами. Внутри шатра было много темных мест, но тень выделялась даже на их
фоне. Шумы снаружи показались далекими и тихими, а в голове вновь ясно зазвучал
голос:
«Великий Лорд Голгрин...»
Рабыня боялась наказания, а не призрака — видеть его мог
только людоед.
— Убирайся! — рявкнул Великий Лорд на эльфийку. — Пошла
прочь!
Та с тонким писком бросилась наружу, гремя цепями. Незваный
гость молча наблюдал, пока немного сбитый с толку Голгрин не проговорил:
— Что такое? Если ты принес новости, так выкладывай!
Людоед ощущал в бесплотном голосе призрака нотки
издевательского веселья.
«Моя хозяйка желает передать тебе важные известия...»
Зная, что леди Нефера не посылает Такира по пустякам, Голгрин
насторожился:
— Я слушаю.
«Мятежники пробираются через твои земли...»
— Ну, они постоянно тут шастают — и что с того?
«Мятежники едут в Амбеон. Предполагается, что они хотят
тайно встретиться с леди Марицией, и место свидания уже определено. Это будут
скалы на границе пустошей Блотена и потерянной земли эльфов...»
Людоед подался вперед:
— Почему леди Мариция согласилась на встречу? Она же
полностью лояльна.
Тень Тапира заколебалась, заполняя шатер Голгрина.
«Их ведет ее брат, черный Бастиан...»
— О, вот оно как?
Последнее, что Голгрин слышал о брате Мариции, — то, что он
пропал в пучине моря. В последнее время судьба не слишком баловала правящую
семью... Два сына, отец... Голгрин даже подумывал направить Мариции
утешительное письмо. Ее лицо внушало отвращение людоеду так же, как и лица всех
представителей расы минотавров, но дух и фигура Мариции неудержимо влекли к
себе Великого Лорда.
