Он закурил сигарету и с силой выдохнул дым в боковое окно.
— Вот когда мамка помрет, — задумчиво проговорил он, — только тогда поймешь, что есть печаль. — Открыв бардачок, он достал несколько салфеток и передал Харриет.
— А кто умер-то? — поинтересовался он. — Папка, что ли?
— Нет!
— А кто?
— Тетя… — выговорила Харриет между всхлипами.
— Твоя кто?
— Тетя!
— Тетя? — недоверчиво протянул шофер. — Ты жила с ней, что ли?
Харриет отвернулась от него к окну, тщетно стараясь взять себя в руки. В баптистской церкви зазвенели колокола, сразу же вызвав еще одно воспоминание: они с Либби зимой на улице, Либби в своем хорошеньком красном пальтишке присела, обняв маленькую Харриет за плечи. «Слышишь, малышка? Ангелы разговаривают». И вдвоем они слушали мелодичную песню колоколов.
— Ничего, если я включу радио? — спросил шофер и, не дожидаясь ответа Харриет, включил негритянский рэп.
— Эй, а мальчик у тебя есть? — спросил он.
На улице посигналила машина.
— Хей! Привет! — Он поднял сжатую в кулак руку, приветствуя кого-то.
Харриет подняла глаза и вдруг отшатнулась: прямо на нее смотрел Дэнни Ратклифф, и в его взгляде отчетливо читалось узнавание. В следующую секунду он исчез — его «транс Ам» быстро удалялся по Мейн-стрит.
— Эй, я говорю, у тебя мальчик есть? — переспросил водитель, оборачиваясь к Харриет и опираясь локтями на спинку переднего сиденья.
Харриет молча глядела вслед «транс Ам» и увидела, что Дэнни повернул на перекрестке налево, к железнодорожной станции.
— Чтой-то ты больно сильно задаешься, — недовольно сказал шофер. — Смотри, мальчики не любят, когда перед ними задаются.
Харриет вдруг пришло в голову, что Дэнни может сделать круг и вернуться. Она посмотрела в сторону салона — на крыльце толпились курящие гости, ей даже показалось, что Аделаида тоже курит. Ну да, конечно, пускает из носа дым, а мистер Саммер стоит рядом, галантно склонившись к ней. Вот чудеса! Она же сто лет как бросила курить! Сама не зная как, Харриет выбралась из машины и быстрым шагом направилась к входу в салон.
Неприятный холодок пополз между лопаток у Дэнни Ратклиффа, когда он проезжал мимо похоронного салона. Он ведь потратил много часов, даже дней на поиски девчонки — объезжал каждую улицу, исследовал каждый закоулок в городе и уже совсем отчаялся ее найти, как вдруг — вот она, пожалуйста, сидит в машине. И с кем, как вы думаете? С Кэтфишем де Бьенвиллем, ни больше ни меньше!
Конечно, с Кэтфишем никогда нельзя было наверняка сказать, где и в какой компании он окажется. Все-таки его дядя был одним из богатейших в городе людей, основателем и владельцем настоящей бизнес-империи. Он разрабатывал самые разные направления: от похоронных услуг и ремонта машин до стрижки деревьев и кустов и мелкого строительства. Все его родственники были пристроены к делу, и поэтому в один день Кэтфиша можно было застать за малярными работами, а в другой — сидящим в похоронном лимузине или собирающим дядину ренту в негритянских кварталах.
Но как объяснить присутствие девчонки? Это не очень-то тянет на простое совпадение, уж слишком Кэтфиш интересовался их последней партией продукта, слишком юлил и выведывал, где они его хранят (в своей дружески-фамильярной манере, конечно, с шутками и прибаутками, но все же!). И что-то слишком часто он стал заезжать к ним, что-то вынюхивал в туалете, чуть ли не час там сидел, гремел бачком, с грохотом опускал крышку унитаза. А в тот раз, когда Дэнни застукал его стоящим на карачках перед «транс Ам»? Слишком быстро он тогда вскочил, обтер руки о штаны и нагло так сказал, что, типа, чувак, я думал, у тебя колесо спустило. Хотя никакое долбаное колесо не спустило, и они оба это прекрасно знали.
А впрочем, Кэтфиш и девчонка представляли собой не самую большую проблему. Гораздо неприятнее было ощущение, что за ними следят. То загадочное происшествие в квартире у Юджина и нападение на Гам нервировали Дэнни, заставляя постоянно оглядываться через плечо, а уж что творилось с Фаришем, так и описать страшно.
Пока Гам была в больнице, у Фариша отпала необходимость даже делать вид, что он спит по ночам. Теперь он вообще перестал спать, мало того, не давал спать и Дэнни, заставляя его проводить рядом с ним каждую ночь. Кроша белую дурь на зеркале бритвенным лезвием, закрыв занавески, чтобы не травмировать светом красные от бессонницы глаза, они до хрипоты обсуждали подстерегающие их опасности. А теперь, когда Гам вернулась домой (совсем высохшая, полусонная, медленно шаркающая на костылях по дому от кухни до туалета), Фариш совсем съехал с катушек. На кофейном столике рядом с зеркалом теперь всегда лежал револьвер. Его пытаются достать. Кто? Есть много желающих. Жизнь бабушки под угрозой. И хотя Дэнни привык делить на сто теории, рождающиеся в больной голове брата, некоторые из них все же казались правдоподобными и ему, — помнится, Долфус много раз хвастался своими связями с организованной преступностью, а все знают, что мафия снюхалась с ЦРУ еще со времен убийства Кеннеди.
— Я не о себе беспокоюсь, — говорил Фариш, зажимая пальцем ноздрю и откидываясь на стуле. — Я беспокоюсь о несчастной старушке. Что еще придумают эти ублюдки? Как можно было додуматься до такого зверства? Моя жизнь не стоит ни гроша, да мне насрать на нее. Во Вьетнаме я бегал босиком по джунглям, я сутками прятался на их сраном рисовом поле, сидел по брови в грязи, дышал через бамбуковую трубочку, мне не страшны никакие чертовы змеи!
Дэнни скрестил ноги и ничего не сказал. В последнее время он все чаще слышал рассказы о войне, которые раньше Фариш оставлял для посторонних. Дэнни всегда считал их пустыми выдумками, поскольку прекрасно знал, что большую часть вьетнамской войны Фариш провел в психбольнице в Уитфилде. Но недавно Фариш поведал ему, что, оказывается, правительство тайно переправляло часть пациентов — убийц, извращенцев, маньяков, — во Вьетнам на секретные операции, откуда они не должны были вернуться живыми. Черные вертолеты забирали их по ночам и уносили над хлопковыми полями прочь от родной земли. А охраняли их молчаливые солдаты в черных вязаных масках, с автоматами наперевес.
Дэнни также волновало то, что мет был пока не продан, и Фариш прятал и перепрятывал его по нескольку раз в неделю. Он стал страшно подозрительным и не доверял никому, даже Дэнни, о чем недвусмысленно много раз давал ему понять. То он вдруг с притворной откровенностью «раскрывал» ему место нового тайника, видимо, пытаясь проследить, не попробует ли Дэнни забрать товар, то начинал выкрикивать немыслимые обвинения, то с ледяной улыбкой на губах вдруг заявлял: «Ах, какой же ты сукин сын! Ну и сукин же ты сын, братец!» Для Дэнни в этой ситуации единственно возможным выходом было сохранять полное спокойствие, по крайней мере внешне, но он серьезно опасался, что как-нибудь Фариш или изобьет его до полусмерти, или просто убьет. Его жизнь превратилась в сплошное мучение — это вечное ожидание следующего взрыва, который всегда начинался неожиданно и без всякой видимой причины, изматывало его и так расшатанные нервы. Сам-то он не смел повысить голоса ни на кого, а с Фаришем ему всегда приходилось разговаривать ровным, спокойным, убедительным тоном, как с бешеным псом, не смотреть в глаза и не делать резких движений.
