Фариш следил глазами за каждым его шагом.
— Ты не мой брат, — сказал он наконец.
Дэнни обернулся, одной рукой держась за дверцу машины.
— Что? — спросил он.
Без всякого предупреждения Фариш бросился вперед и ударом в челюсть сбил его с ног.
Когда Харриет добралась до дома, мать была наверху, разговаривала по телефону с ее отцом. Это уже само по себе было плохим знаком, поэтому Харриет села на ступеньку лестницы, положила руки на согнутые колени, опустила на них подбородок и стала ждать. Прошло полчаса, но мать не появлялась из спальни. Харриет взобралась на одну ступеньку вверх, потом еще на одну и так продвигалась по лестнице, пока не оказалась почти под дверью материнской комнаты. Она напрягла слух, но, хотя голос Шарлот был вполне отчетливо слышен (низкий, хрипловатый), слов различить она не могла.
В конце концов она сдалась и пошла на кухню. Дыхание все еще сбивалось, и в груди время от времени напрягалась и как будто рвалась какая-то жилка. Через открытое окно виден был грандиозный закат — багрово-красно-фиолетовый, как всегда в конце лета перед сезоном тайфунов. «Господи, хорошо, что я не побежала назад к Эдди!» Ослепленная паникой, она почти привела их к дому Эдди, а ведь ее бабушка, хоть и имела железный характер, все равно была лишь слабой старушкой, да еще со сломанными ребрами.
Харриет решила проверить замки на дверях и пришла в ужас — оказывается, их дом все время стоит практически открытый! Она сама сломала шпингалет на задвижке задней двери пару лет назад — вырвала крепление с корнем, — с тех пор он так и болтался на одном болте. А окна? Все окна открыты и днем и ночью! Как же раньше она этого не замечала? Что она теперь будет делать? Как она сможет помешать ему прийти за ней ночью — просто влезть в окно или войти в незапертую дверь?
По лестнице простучали легкие шаги — Алисон вбежала на кухню и бросилась к телефону, как будто хотела позвонить. Она подняла трубку, послушала несколько секунд со странным выражением на лице, потом тихонько положила ее обратно на рычаг.
— С кем это она говорит? — спросила Харриет.
— С отцом.
— Так долго?
Алисон пожала плечами, но и она выглядела озабоченной. Быстро повернувшись, она бросилась по лестнице назад, к себе в комнату. Харриет тихонько подошла к телефону и сняла трубку.«…Я не имею права винить тебя», — говорила мать жалобно. Раздражение отца и его нетерпение были ясно слышны в его вздохе. «Что ж, приезжай и убедись сама, если не веришь мне», — сказал он. «Я не хочу, чтобы ты говорил то, чего на самом деле не думаешь».
Харриет повесила трубку — она боялась, что мать будет жаловаться на нее, но такой оборот событий испугал ее еще больше. А вдруг они помирятся? Тогда им придется переехать в квартиру отца. Здесь, в доме, по крайней мере, было где спрятаться от него, к тому же близость Эдди и тетушек отчасти его утихомиривала. То, что они находились где-то рядом, пусть даже на соседней улице, давало Харриет силы пережить его внезапные шумные наезды. Но в той квартире всего пять комнат — от отца негде будет укрыться.
Как будто в ответ на ее мысли за спиной послышался грохот — бабах! — и Харриет подпрыгнула, прижав руку к горлу. Это обрушилась вниз створка жалюзи, сметя на пол целую кучу засорявших подоконник предметов: горшок с красной геранью, несколько пачек журналов, полную окурков пепельницу. На мгновение Харриет застыла, глядя на черные комья земли на линолеуме.
— Эй! — тихо позвала она, но какой бы призрак ни пронесся сейчас через комнату, ответа он ей не дал. Внезапно ей стало очень страшно, как будто она уже находилась на прицеле винтовки. Повернувшись, она бросилась из кухни, словно за ней гнались все демоны мира.
Юджин, нацепив на нос очки, заказанные в аптеке, сидел за столом трейлера Гам и перебирал буклеты, которые он подобрал в окружном департаменте по сельскому хозяйству: «Овощи и фрукты», «Мой сад», «Огород на трех метрах». Его укушенная змеей рука все еще висела на перевязи и имела неживой вид — пальцы, распухшие, как сосиски, едва шевелились, место укуса все еще было неприятного багрового цвета.
Юджин вернулся из больницы другим человеком. Когда он лежал на больничной койке, слушая доносящееся из холла идиотское блеяние телевизора, на него наконец-то сошла благодать Господня. Он вдруг понял, что Господь в своей доброте и мудрости ясно указал ему дорогу вперед. Юджин молился каждую ночь, чтобы лучше увидеть указанный ему путь, и в результате понял следующее.
Во-первых, он не был духовно подготовлен к тому, чтобы дрессировать змей, а потому и не получил на это Господнего благословения, поэтому Господь всемогущий сохранил ему жизнь, но отчетливо показал, что этот путь для него — тупиковый. Во-вторых, не всем в мире, будь они просто верующими или даже сильно верующими, вроде него, была уготована роль священника, сам Юджин глубоко заблуждался, когда думал, что только так он может приобщиться к Его духу. Похоже, у Господа были на Юджина собственные, вполне конкретные планы, и в них не входило, чтобы Юджин, будучи почти косноязычным и не обладая ни харизмой, ни талантом красноречия, нес Его слово в массы. Но если не это, что же тогда? «Дай мне знак», — молил Юджин Создателя, лежа ночью на своей койке, уперев глаза в серые тени потолка. И пока он молился, его глаза снова и снова возвращались к горшку с красной геранью, который принесли родственники больного, лежащего около окна, — очень большого темного мужчины, который дышал часто, с судорожными всхлипами. Эта алая герань была единственным цветовым пятном в унылой больничной обстановке их комнаты. И когда Юджин опять вернулся в больницу после происшествия с Гам, он специально зашел опять в ту палату — мужчины на койке уже не было, но цветок так и стоял на подоконнике, и внезапно покровы спали с глаз Юджина: он все понял. Как будто Господь сказал ему прямо: «Иди и сажай мой сад». Вот третье озарение, которое получил Юджин: он будет иметь дело с лучшими Его творениями, с этими хрупкими живыми созданиями, с цветами и фруктами, которые испускают благоухающие ароматы, приносят людям радость своим видом и дарят им прекрасные плоды.
В тот же день Юджин отправился в магазин, купил на распродаже несколько пачек семян и посадил одну грядку капусты и одну зимнего турнепса на участке земли за задним крыльцом своего трейлера, где еще недавно стоял трактор. Он также купил два розовых куста и посадил прямо напротив трейлера своей бабушки. Гам отнеслась к его новой инициативе со свойственной ей подозрительностью, будто розовые кусты знаменовали собой несчастья, готовые вот-вот свалиться на ее голову. Несколько раз Юджин видел, как она рассматривает бедные кусты с таким видом, словно они несли в себе угрозу ее мирному существованию. «Нет уж, скажи мне, — шипела она, неслышно возникая за спиной у Юджина, поливающего розы водой с нитратными удобрениями, — и кто теперь будет за этим всем следить? Кто будет платить за все эти пестициды? И кто будет их поливать, возиться с ними, а?» Она смотрела на Юджина с таким видом, будто ясно хотела показать, что, видимо, этим несчастным существом суждено стать именно ей, Гам.
