Это была сущая правда. Глаза у Харриет и Хилли получились круглые, ярко-красные, как зрачки ночных хищников, а их перекошенные от испуга лица в свете вспышки отливали бледной зеленью.
Глава 3
Бильярдная
Иногда, уходя домой после обеда, Ида оставляла на кухонном столе что-нибудь вкусненькое на ужин: запеканку, жареного цыпленка и даже пудинг или ватрушку. Но в этот вечер на столе стояла лишь тарелка с ветчиной явно не первой свежести, если судить по ее подсохшим краям и сероватому цвету. В холодильнике Харриет нашла миску с картофельным пюре.
Харриет была вне себя от негодования. С ненавистью хлопая дверцами, она один за другим открывала кухонные шкафчики в надежде найти что-нибудь съедобное, однако, кроме риса и макарон, на полках ничего не было. Да и кому в их семье было есть? Мать вообще редко выходила к ужину, а если и ела, то мороженое или крекеры. Алисон иногда жарила яичницу, но Харриет уже тошнило от яиц.
Харриет гневно отломила кусок сухой макаронины и принялась жевать ее. Вкус теста смутно напомнил детство, но что именно, она так и не вспомнила. Харриет придвинула к холодильнику табуретку и, сдвинув брови, принялась изучать содержимое морозильной камеры. Увы, кроме премерзкого на вкус мятного мороженого, которое обожала ее мать, ничего интересного она не обнаружила.
Ида Рью, заведовавшая в их семье покупками, ничего не понимала в полуфабрикатах и практически никогда их не покупала. («Перекусить? Что это значит — перекусить? Поужинай как следует, так не захочется и перекусывать».)
— А ты настучи на нее матери, — прошептал как-то Хилли, когда мрачная Харриет, в очередной раз обиженная скудостью ужина, плюхнулась рядом с ним на крыльцо. — Она же домработница, она должна делать то, что говорит твоя мать.
— Да, знаю. — Мать Хилли уже уволила двух домработниц по доносу Хилли.
— Давай, давай! — Хилли ткнул носком кроссовки ей в ногу.
— Потом, — но она сказала так, просто чтобы он отстал. Харриет никогда в жизни не стала бы доносить на Иду. Хилли не мог понять, что Ида во многом была средоточием жизни Харриет, той опорой, горой, стеной, за которую всегда можно было юркнуть. Семья распадалась, но Ида возвышалась посреди обломков как последняя надежда на стабильность. К тому же Харриет панически боялась, что когда-нибудь терпение Иды лопнет и она действительно уйдет. Иногда Шарлот позволяла себе закатить истерику и обвиняла Иду в чем только можно — правда, потом она всегда жалела об этом. Да и сама Ида постоянно ворчала, что платят ей совсем мало, и что «игра не стоит свеч», и что ей пора на покой. Харриет жила в постоянном ужасе, что в один непрекрасный день Ида может навсегда исчезнуть из ее жизни.
Под грудой блестящих оберток мятного мороженого Харриет увидела последний оставшийся конус виноградного льда. Она достала его, с завистью вспоминая битком набитый морозильник в доме Хилли. Там было столько вкуснятины: и замороженные торты, и пиццы, и готовые пироги с курицей и грибами — все, что можно только пожелать, полный набор идеальных «перекусов».
Облизывая лед, Харриет вышла из дома и повалилась на гамак, открыв на первом попавшемся месте «Книгу джунглей». Многие места она знала наизусть: первые уроки Маугли с Багирой и Балу, нападение удава Каа на Бандерлогов. Читая, она иногда поднимала глаза и смотрела на сад — вечерело и краски словно исчезали с зелени кустов и деревьев, — богатые изумрудные оттенки сначала потускнели до цвета лаванды, а потом совсем потемнели и стали густо-фиолетовыми. Конец книги Харриет обычно не читала. Ее безмерно раздражала произошедшая в Маугли перемена: из супергероя, живущего с волками и палящего усы тигру, он вдруг превратился в полного идиота, тоскующего о цивилизации и вдобавок влюбленного в какую-то дуру. Скукота, да и только!
Где-то неподалеку жарили барбекю. Запах был вкуснейший, и Харриет повела носом. От неудобного гамака страшно болела шея, но Харриет продолжала упорно лежать, перелистывая страницы. Глубоко в джунглях недвижимо стоял затерянный разрушенный город, окруженный рассыпающимися стенами, скрывающий в темных подвалах сокровищницы, полные золота и драгоценных камней, которые не интересовали никого, включая самого Маугли. Там, на развалинах умершей цивилизации, правили змеи — удав Каа презрительно называл их «Ядовитый народ». Харриет продолжала читать, и постепенно джунгли перенеслись с книжных страниц прямо к ней в сад, заряжая ее чувством бесшабашной удали, каким-то диким, свободным восторгом. Да, Маугли был человеческим детенышем, но он также был волком, и она, Харриет, хоть и человек, тоже отчасти еще кто-то.
Черные крылья пролетели над ней, дотронулись до ее щеки чем-то липким, холодным… Черный ветер поднялся вокруг нее. Она вздрогнула и попыталась подняться, но черные перья полезли ей в глаза, в нос, сжали горло, не давая вздохнуть…
Харриет отчаянно замахала руками и вскочила, дико озираясь по сторонам. Гамак протестующе заскрипел, библиотечная книга со стуком свалилась на землю. Пытаясь успокоиться и совладать со своим дыханием, Харриет снова осторожно легла и закрыла глаза. С удивлением она обнаружила, что плачет.
Что ж, та птица все равно была обречена. Она бы умерла в мучениях, может быть, ее съела бы кошка, но это не отменяло того обстоятельства, что на деле Харриет убила ее собственными руками. Харриет замерла, несколько минут лежала не шевелясь, пока не высохли слезы, а потом медленно встала с гамака. Все тело затекло, невозможно было даже покрутить головой. Харриет похромала в дом. На кухне в полном одиночестве сидела Алисон и рассеянно ела из белой эмалированной миски холодное пюре.
«Замри, мой маленький брат, ибо я — смерть!» Это сказала кобра в другой книге Киплинга. В его рассказах кобры были описаны как бездушные создания, но говорили они красиво, спору нет, как те злые цари из Ветхого Завета.
Харриет прошла через кухню, подошла к телефону, висевшему на стене, и набрала домашний номер Хилли. На пятом звонке кто-то поднял трубку. Послышался веселый шум голосов. «Нет, тебе больше идет без шляпы, — сказала кому-то мама Хилли, а потом обратилась к трубке: — Алло?»
— Это Харриет. Можно поговорить с Хилли?
— О, Харриет! Ну конечно, сладенькая горошинка, я сейчас его позову… — Трубка звякнула, стукнувшись о край стола.
«Сладенькая горошинка»? Совсем с ума сошла, изумленно подумала Харриет. Через несколько секунд в трубке затрещало, и раздался возбужденный голос Хилли:
— Харриет, это ты? Алло!
Она зажала трубку между ухом и плечом и повернулась лицом к стене:
— Хилли, как ты думаешь, мы могли бы поймать ядовитую змею?
Последовала секунда благоговейного молчания, и Харриет с удовольствием поняла, что Хилли в полной мере осознал, что именно она имеет в виду.
— Щитомордник или гадюка? Как ты думаешь, которая из них более ядовита?
Со времени их телефонного разговора прошло несколько часов. Они сидели в полной темноте на ступенях крыльца во дворе Харриет и негромко переговаривались.
