Мы замолчали, тишину нарушали только назойливые трели какой-то птицы. Генри закрыл глаза и помассировал виски.
— Что собираешься делать? — спросил я.
— Съезжу в пару мест, — ответил он. — А тебе надо пойти домой и лечь спать.
— Ты уже что-то придумал?
— Нет, но мне хочется кое-что выяснить. Я бы отвез тебя на кампус, но, думаю, будет очень некстати, если нас увидят вместе.
Он принялся рыться в кармане халата — выудил спички, перья для ручек, синюю коробочку для пилюль. Наконец отыскал пару четвертаков и выложил их на стол:
— Вот. Купи по дороге домой какую-нибудь газету.
— Зачем?
— На случай, если кто-нибудь задастся вопросом, с чего это ты разгуливаешь в столь ранний час. Возможно, вечером ты мне снова понадобишься. Если я не застану тебя дома, то оставлю сообщение от имени доктора Спрингфилда. Не пытайся связаться со мной раньше времени — разумеется, если только не возникнет нештатная ситуация.
— Само собой.
— Тогда до встречи.
Он двинулся прочь из кухни, но на пороге обернулся.
— Да, хотел сказать — я никогда этого не забуду, — задержав на мне взгляд, произнес он сухим, деловитым тоном.
— Да ну что ты, пустяки…
— Отнюдь — это жизненно важно, и ты это понимаешь.
— Ты сам пару раз выручал меня, — сказал я ему вслед, но Генри уже вышел и, должно быть, не услышал. Во всяком случае, он ничего не ответил.
Купив газету в ближайшем магазинчике, я направился в сторону колледжа. Нырнув в сырой, пахнущий свежестью лес, я свернул с тропинки и, перелезая через замшелые валуны и поваленные деревья, пустился кружным путем.
Когда я добрался до кампуса, было еще рано. Взлетев по черной лестнице Монмута, я замер на верхней площадке, обнаружив, что у чулана стоит староста корпуса, окруженная стайкой визгливо тараторящих девушек в халатах. Попытавшись проскользнуть мимо, я был схвачен за руку бдительной Джуди Пуви, облаченной в черное кимоно.
— Эй, смотри, тут у нас в чулане наблевали!
— Это кто-то из долбаных первокурсников, — сказала стоявшая рядом девица. — Сначала нажрутся как свиньи, а потом бегут метать коржи по чужим корпусам.
— Ну, не знаю, кто это натворил, — провозгласила староста, — но кто бы то ни был, на ужин он ел спагетти.
— Хмм…
— Значит, этот кто-то не ходит в столовую — то есть он не с кампуса.
Прорвавшись к себе в комнату, я запер дверь и уснул, едва коснувшись головой подушки.
Я проспал весь день, уткнувшись лицом в подушку: уютный дрейф, лишь изредка нарушаемый подводным течением действительности (шаги, разговоры, хлопанье дверей), вплетавшимся холодными нитями в темные, теплые, как кровь, воды дремоты. День уступил место сумеркам, а я все спал и спал, пока наконец гром и грохот сливаемой из бачка воды не заставили меня перевернуться на спину, выдернув из сна.
В соседнем Патнам-хаусе уже началась субботняя вечеринка. Это означало, что ужин кончился, все буфеты закрыты и я проспал по меньшей мере четырнадцать часов. В Монмуте не было ни души. Я встал, побрился и принял горячую ванну. Затем надел халат и, жуя найденное на общей кухне яблоко, спустился вниз, к телефону на вахте, посмотреть, нет ли для меня сообщений.
Их было три. Банни Коркоран, без пятнадцати шесть. Моя мать, из Калифорнии, в восемь сорок пять. И доктор Г. Спрингфилд из стоматологической клиники, предлагавший мне нанести ему визит при первой же возможности.
Я умирал от голода и очень обрадовался, когда, придя к Генри, обнаружил, что Чарльз и Фрэнсис ковыряют холодную курицу и остатки салата.
Генри выглядел так, словно не спал с нашей последней встречи. На нем был старый твидовый пиджак с растянутыми локтями и брюки, на коленях которых виднелись бурые пятна от травы. Поверх его заляпанных грязью туфель были натянуты гетры защитного цвета.
— Если ты голоден, тарелки в серванте, — сказал он, грузно опускаясь на стул, как старый фермер, вернувшийся домой с поля.
— Где ты был?
— Поговорим об этом после ужина.
— А где Камилла?
Чарльз хохотнул. Фрэнсис отложил куриную ножку и с важностью дворецкого произнес:
— У нее свидание.
— Смеешься? С кем?
— С Клоуком.
— Они на вечеринке, — пояснил Чарльз. — Перед началом Клоук пригласил ее в бар выпить коктейль, все как полагается.
— С ними сейчас Банни и Марион, — добавил Фрэнсис. — Это Генри предложил. Сегодня вечером Камилла присматривает сам-знаешь-за-кем.
— Сам-знаешь-кто звонил мне сегодня днем, оставил сообщение, — сказал я.
— Сам-знаешь-кто топтал тропу войны с самого утра, — заметил Чарльз, отрезая ломтик хлеба.
— Пожалуйста, только не сейчас, — устало сказал Генри.
После того как убрали тарелки, Генри водрузил локти на стол и закурил. Под глазами у него темнели круги, на щеках — двухдневная щетина.
— Так что у тебя за план? — осведомился Фрэнсис.
Генри отбросил спичку в пепельницу.
— В эти выходные, — сказал он. — Завтра.
Я застыл, не донеся до рта чашку с кофе, и вытаращился на него.
— Боже ты мой, — воскликнул Чарльз, даже не пытаясь скрыть смятение. — Так скоро?
— Дольше медлить нельзя.
— Но как? Что мы вообще можем сделать в такой короткий срок?
— Я тоже не в восторге, но, если мы будем выжидать, другого шанса не будет до следующих выходных. И если на то пошло, может не быть вообще.
Секунду-другую все молчали.
— Ты это серьезно? — растерянно спросил Чарльз. — Это все… ну, как бы… однозначно?
— Все далеко не однозначно, — ответил Генри. — Мы не сможем контролировать ситуацию полностью. Но я хочу, чтобы мы были готовы, если возможность осуществить план нам все же представится.
— Звучит несколько неопределенно, — заметил Фрэнсис.
— Так и есть. И, к сожалению, не может быть иначе, поскольку большая часть работы возлагается на самого Банни.
— Как это? — спросил Чарльз, откинувшись на спинку стула.
— Несчастный случай. Если точнее, несчастный случай на прогулке в горах. — Генри выдержал паузу. — Завтра воскресенье.
— Ну да.
— Значит, при условии хорошей погоды Банни, скорее всего, отправится побродить по окрестностям.
— Он далеко не всегда выбирается с кампуса по воскресеньям, — сказал Чарльз.
— Допустим, завтра выберется. И мы довольно неплохо представляем его маршрут.
