Он снял трубку после первого же гудка:
— Привет, что случилось?
— Ничего. Я так просто.
— Точно?
На заднем плане я услышал негромкую речь Генри. Отвернувшись от трубки, Фрэнсис что-то сказал ему.
— Что поделываете?
— Ничего особенного, решили немного выпить. Подожди-ка секунду, — добавил он, отреагировав на невнятную реплику Генри.
Настала пауза, потом до меня долетели обрывки разговора, и наконец в трубке раздался деловитый и строгий голос Генри:
— В чем дело? Ты где?
— У себя.
— Зачем ты звонишь?
— Я просто подумал, может, я бы зашел к вам — ну, пропустить чего-нибудь или так посидеть?
— Неудачная мысль. Я как раз уходил — твой звонок застал меня у двери.
— Что собираешься делать дальше?
— Честно говоря, я собираюсь принять ванну и лечь спать.
В трубке повисла тишина.
— Алло?
— Генри, я себе места не нахожу. Просто не знаю, что делать.
— Все что угодно, — дружеским тоном отозвался он. — Главное, никуда не отлучайся.
— А что плохого, если я…
— Ты никогда не пробовал в минуты беспокойства думать на другом языке? — оборвал меня Генри.
— Что-что?
— Это позволяет держать себя в руках, не дает мыслям разбегаться. Хорошее упражнение в любой ситуации. Или можешь попробовать то, что делают буддисты.
— Чего?
— В дзен-буддизме есть практика, которая называется «дза-дзен», — если не ошибаюсь, похожая существует в тераваде под названием «саматха». Нужно сесть и остановить взгляд на голой стене. Какие бы чувства ты ни испытывал, какими бы сильными или даже непреодолимыми они ни казались, следует оставаться неподвижным. И смотреть на стену. Разумеется, для успешного результата требуется сохранять сидячее положение как можно дольше.
Снова повисла пауза, в течение которой я пытался подыскать нужные слова, чтобы выразить все, что я думаю об этом идиотском совете.
— Ладно, слушай, я очень устал, — продолжил Генри, прежде чем я успел собраться с мыслями. — Увидимся завтра на занятиях.
— Генри? — спохватился я, но он уже положил трубку.
В полной прострации я вернулся в комнату. Очень хотелось выпить, но никакой выпивки у меня не было. Я сел на кровать и уставился в окно.
Снотворное кончилось, я прекрасно это знал, но все равно встал и достал из ящика стола пузырек — проверить на всякий случай. Там был только витамин С, который мне дали зимой в медпункте. Маленькие белые кругляшки. Я высыпал их на стол и составил из них несколько фигурок, затем, вспомнив про эффект плацебо, проглотил одну витаминку — бесполезно.
Я сидел не шевелясь, стараясь ни о чем не думать. Было такое ощущение, будто я жду чего-то, что бы сняло напряжение и помогло мне развеяться, хотя ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем я не мог вообразить абсолютно ничего подобного. Казалось, прошла вечность. И вдруг меня пронзила страшная мысль: «Неужели это оно? Неужели так теперь будет всегда?»
Я посмотрел на часы. Прошло чуть больше минуты. Я встал и, даже не потрудившись запереть дверь, пошел к Джуди.
Каким-то чудом Джуди оказалась у себя — она была заметно под газом и красила губы.
— Привет, — сказала она, не отрываясь от зеркала. — Не хочешь на вечеринку?
Даже не помню, что я ей ответил, что-то насчет плохого самочувствия.
— Угостись вон рогаликом, — предложила она, изучая в зеркале свой профиль.
— Мне бы лучше снотворного, если есть.
Она вкрутила помаду, хлопнула колпачком и выдвинула ящик туалетного столика. На самом деле это был вовсе не туалетный столик, а обычный письменный стол из общажного инвентаря, точно такой же, как у меня. Но Джуди, словно дикарь, который, будучи не в состоянии понять прямое назначение стола, превратил бы его в подставку для оружия или, например, увитый цветочными гирляндами фетиш, целенаправленно переоборудовала его в косметический полигон с оборками из гофрированного шелка по периметру и стеклянной столешницей, на которой возвышалось трельяжное зеркало с подсветкой. Порывшись в чудовищной свалке пудрениц и карандашей, она вытащила какой-то пузырек, рассмотрела его на свет, швырнула в мусорную корзину и протянула мне другой:
— Вот это покатит.
Я повертел его в руках. На дне лежали две коричневатые таблетки, а на этикетке было всего два слова: ОТ БОЛИ.
— Это что — анацин какой-нибудь? — недовольно спросил я.
— Они нормальные, выпей одну. Сволочная погодка, правда?
— Угу, — промычал я в ответ и, проглотив таблетку, вернул пузырек.
— Да ладно, оставь себе, — великодушно бросила она, вновь поглощенная своим туалетом. — Блин, вечно здесь, в Вермонте, снег этот сраный. Не пойму, с какого перепуга я вообще сюда приперлась. Пива хочешь?
У нее в комнате, в шкафу, был холодильник. Чтобы добраться до него, надо было преодолеть обширные залежи поясов, шляп и кружевных блузок.
— Не, я не буду, — сказала она, когда я протянул ей бутылку. — И без того уже развезло. Кстати, ты ведь так и не пошел на то сборище возле Дженнингса?
— Нет, — ответил я, сделал глоток и замер с бутылкой у губ. В запахе и вкусе пива было что-то странное, и вдруг я вспомнил: Банни, его тяжелое дыхание, пенящаяся лужица пива на земле. Бутылка, со звяканьем прыгающая по склону обрыва.
— И правильно сделал. Было холодно, да еще группа вдобавок лажала. Видела там твоего друга, как его… Полковника, во.
— Кого?
Она засмеялась:
— А ты не в курсе? Это его Лора Стора так зовет. Она одно время жила в соседней с ним комнате, и он просто задолбал ее своим Джоном Филипом Суза — крутил эти марши целыми сутками.
Имелся в виду Банни. Я опустил бутылку. Но все внимание Джуди, слава богу, было сосредоточено на подводке бровей.
— Знаешь, вообще-то мне кажется, у Лоры что-то нервно-пищевое — не анорексия, а эта… Короче, как у Карен Карпентер,
[93]
когда люди специально суют себе два пальца в рот. Мы с Трэйс вчера вечером поехали с ней в «Бистро», и, на полном серьезе, она там так обожралась, что аж дышать не могла. Потом пошла проблеваться в мужской туалет, а мы с Трэйс такие сидим и смотрим друг на друга: типа, это как? нормально, да? А в конце Трэйс мне все рассказала… Короче, ты помнишь, когда Лора была в больнице, типа, на тему мононуклеоза? Так вот, на самом-то деле…
