– Разве ты не знаешь, что я – совладелец пароходства?
– Ты?!
– Честно говоря, думал, что ты полностью в курсе движения капиталов и для тебя не секрет, кто хозяин крупнейших российских предприятий. Извини.
– Никогда не считала деньги в чужом кармане. Знала бы, что ты такой крутой, близко бы к тебе не подошла!
– Почему? У меня что, хвост растет? Или три уха? Богатство это что, клеймо?
– Нет. Просто. Это не мой мир. Я – девушка простая, для меня главное не деньги, а душа. И профессия. Люди, встречи, открытия.
– Погоди, но ты же всех олигархов лично знаешь! Я думал, что ты.
– Неправильно думал! По работе – да, когда надо. А с тобой. Кино, живопись, интерес к Арктиде. Ты мне таким своим показался, таким близким, таким… родственным, что ли. Господи, как же я ошиблась!
Вселенская скорбь, которая проступила на моем бледном от расстройства лице, могла смутить кого угодно. Душевная трагедия, которую я переживала здесь и сейчас, взывала к сочувствию и немедленной сатисфакции.
– Даша, не стоит всех стричь под одну гребенку! И среди олигархов попадаются нормальные люди!
– Неужели? – я сардонически рассмеялась. – Одно хорошо, что у нас с тобой ничего не было.
– Хорошо, – согласился он. – Иначе я чувствовал бы себя конченым подлецом.
– Значит, ты с самого начала предполагал, что я отреагирую именно так, потому и молчал? Хотел развлечься. Мастер! Знал, чем можно привлечь доверчивую девушку. Конечно! Захотел – с Мальдив в Мурманск. Надо – частный самолет. Припекло – собственный вертолет. А ледокол у тебя в кармане не завалялся? Или атомная подлодка?
– Субмарины не приватизируют, Даш. Это – государственная вотчина.
– А чего вам, олигархам, стоит? Не урвете у государства, так свою построите. Не построите, так украдете! – Я откровенно и жалобно всхлипнула. – А мы, простые трудяги, ни сна, ни отдыха не знаем, чтоб на хлеб заработать! Я же думала, что тобой настоящий интерес движет! Что ты и эту поездку устроил, потому что самому любопытно.
– Так оно и есть.
– Не ври! Не унижай себя. Я. я, можно сказать, чуть в тебя не влюбилась! Радовалась: вот он, настоящий мужчина! Который в женщине видит не объект сексуальных наслаждений, а соратницу, друга, брата.
– Сестру.
– При чем тут Галка?
– Какая Галка?
– Моя сестра, Галка Рашидова.
– Да нет, Даш, – он засмеялся. – Я про то, что братом ты мне быть никак не можешь. По чисто физиологическим причинам. Только сестрой. Не плачь, Даш! Ты даже не представляешь, как ошибаешься!
* * *
Я ждала, что он кинется передо мной на колени и начнет убеждать, что полюбил с первого взгляда, искренне и навсегда. Тогда я чуточку покочевряжусь и все прощу. Мы определим наше совместное будущее, и он попросит моей руки, потому что и так ясно: сердце я уже успела отдать.
– Дашенька, ты даже не представляешь, что ты для меня сейчас значишь! – Он действительно уселся на ковер у моих ног. – Ты и вообразить не можешь, какое счастье ты мне принесла. Причем в один из самых темных и мрачных периодов моей жизни.
Мои пальцы очутились в его ладонях, и он стал ласково перебирать их, целуя безупречные розовые ногти.
– В моей жизни, Даша, произошла дикая, необъяснимая трагедия. Я потерял любовь и надежду. И уже думал, что все кончено, что тьма – навсегда! А тут – ты! Как лучик света! Как чудесная мелодия, возрождающая к жизни. Как.
– Не понял. – В дверь, вместе с громким стуком, ввалился Торсунян. – Банкет в разгаре, а вы не готовы? Антон, хватит коленки протирать! Тебя губернатор с мэром ждут. Забыл?
– Ох! – Боков вскочил. – Время не отследил! Мы тут с Дашей на серьезные темы разговаривали.
– Я так и подумал! Губер через четверть часа слиняет. Не успеешь о контракте поговорить. И так едва задержали.
– Все, бегу! Дашенька, ты одевайся и спускайся, я тебя в ресторане встречу. Видишь, накладка какая! Извини!
– Давай беги, – хлопнул его по плечу Торсунян. – Дашу сам приведу. Да не бойся, у меня как в банке, ты же знаешь.
– Знаю, – кивнул Боков. – Даш, если приставать начнет, ты его вот этой дурой прямо меж глаз приложи! – Он протянул мне тяжелый каменный подсвечник, украшавший тумбочку, и выскочил из номера.
– Куда он так рванул? – недовольно скривилась я.
– Как куда? Я же сказал, его губернатор ждет. А у Антона к нему дело есть.
– У него сейчас другое дело!
Конечно, я имела в виду исключительно себя. Но Торсунян-то об этом не ведал!
– Дела, Дашенька, у нас у всех одни – деньги! И чем больше денег, тем больше дел. Когда губернатор ждет, надо не просто бежать – лететь!
– Мне, знаете ли, что ваш губернатор, что Абрамович, что Прохоров. – Я переодевалась в спальне, и наш диалог происходил сквозь полуприкрытые двери. – Нас, журналистов, интересуют не персоналии, а тенденции. Причем не столько в бизнесе, сколько в искусстве.
– Вы и об искусстве пишете?
– По большей части. Что есть регалии и должности? Тлен! Только искусство вечно.
– Согласен. Лично я очень живопись обожаю.
– Похвально. Когда я была на последнем Sotheby's.
– На Sotheby's? А я вот уже лет пять все никак не соберусь. Дела! Но слежу! У меня дома довольно неплохая коллекция. Мечтаю что-нибудь из импрессионистов приобрести.
– Любите импрессионистов? – Я, честно говоря, припухла от удивления. Даже покраску ресниц приостановила.
– Кто ж их не любит? Они же все время дорожают. Только их очень редко продают, очень! Надо следить, чтоб поймать! А я не уследил. Простить себе не могу. В 2002-м на Sotheby's «Кувшинки» Моне выставили. Я все бросил и специально в Англию полетел. Знаете эту работу? У Моне целая серия этих кувшинок. Он их сам и разводил в собственном пруду в Живерни.
Были там? Я тоже не бывал, не доехал. Это деревня такая, восемьдесят километров от Парижа. Моне написал двадцать три картины. Двадцать две – очень известны. Он их Франции подарил. В 1927 году даже специальная выставка была в Тюильри. Правда, Моне к тому времени уже помер. Так вот, двадцать две картины знают все! А их было двадцать три! И последнюю никто никогда не видел! С 1925 года. Ну, вы, конечно, все это знаете.
Я не знала. Даже не слышала. И что? Признаваться?
– Конечно, знаю. Они же в частной коллекции были. Неужели владелец решил расстаться?
– В том-то и дело! Она не выставлялась, репродукций с нее не делали.
– Неизвестный Моне? – спросила я с полным знанием дела.
– Именно. Первый раз эти «Кувшинки» появились на Christie's. В двухтысячном. Ушли без малого за десять лимонов. Долларов, не фунтов. Я тогда локти кусал, но, увы, еще денег таких свободных не имел. Нынешняя-то должность мне позже досталась! Ну уж на этот раз решил: куплю! Наизнанку вывернусь. Все продам. Но куплю! Тонкостей-то аукционных я не знал. Решил, раз за десять продали, то сейчас максимум на тринадцать-четырнадцать потянет. Приготовил пятнадцать, чтоб с запасом. Хоп! Кто-то сразу двенадцать предлагает. Я – пятнадцать! Сижу как дурак, жду, когда мне картину в целлофан завернут. Раз! Двадцать лимонов! Молоточек тук-тук-тук. Я еще улыбаюсь, а «Кувшинки» уже уплыли. Верите, Даш, как мальчишка рыдал!
