На наркодельцов, среди которых оказались еще один депутат, банкир, парочка нефтяных «форбсов» и даже одна незнакомая мне дама, надели наручники и усадили под дулами автоматов за отдельный стол.
– Ну, граждане буржуи, – радостным басом возвестил полковник, – а теперь выкладываем на столы деньги и драгоценности. Снимаем серьги, колечки, часики и цепочки. Не забываем браслеты, если имеются.
– Это грабеж! – услышала я возмущенный голос моей коллеги. – Я напишу об этом в газете!
– На здоровье! – одобрил полковник. – Обращайтесь за информацией. После проверки законности приобретения и декларирования драгоценности и деньги будут возвращены владельцам. В России.
Снова послышались дружное позвякивание и легкий звон металла и камней о столешницы.
Нам с Юлькой снимать было нечего, поэтому наш стол остался девственно чистым.
– Карточки тоже выкладывать? – робко спросила племянница у застывшей рядом маски. – Банковские?
Маска уверенно кивнула, и Юлька бросила на стол все наше общее состояние. Я лихорадочно соображала, как быть. Если начнут трясти сумки, найдут мою заветную пачку. Подтвердить источник происхождения я не смогу. Значит, конфискуют. Тогда ради чего я все это терпела?
Маска вопросительно поглядела на одинокую карточку и перевела глаза на меня. Будто в паровозную топку головой, я демонстративно поставила на стол сумку, громко вжикнула молнией, достала бордовые корочки с золоченой надписью «Пресса» и сунула под нос камуфляжнику.
– Я – журналистка. В командировке.
Он лениво шевельнул удостоверение дулом автомата, кинул взгляд на сумку, потом на нас с Юлькой. Видимо, наш непрезентабельный вид, по сравнению с основной массой оголенных и напомаженных дам, убедил спецсотрудника российских органов в нашей совершеннейшей благонадежности. Маска потерял к нам интерес и, расставив ноги, недвижно застыл в проходе. Что-то в его позе и в полускрытых темным трикотажем глазах показалось мне знакомым. Я несколько раз украдкой скашивала взгляд, пытаясь разобраться в собственных чувствах, но каждый раз быстро отводила его в сторону, опасаясь привлечь ненужное внимание страшного автоматчика.
– Так, – снова зазвучал полковник. – Сейчас вам раздадут спецтару. Каждый присутствующий собирает свое хозяйство в отдельный конверт, пишет на бумажке свою фамилию и вкладывает внутрь. Пакет опечатывают прямо при вас.
В зале снова возникло движение, милиционеры раздавали черные непроницаемые емкости и белые квадратики бумаги.
– А можно, все, что есть на мне, я пожертвую детскому дому? – нервно поинтересовался член правительства из экономического блока. – Анонимно?
– Анонимно – нельзя, – отрезал полковник. – Не положено. Страна должна знать своих героев.
Кто-то надсадно охал. Кто-то попросил вызвать врача. На кого-то грозно зарычала собака.
– Граждане буржуи, соблюдаем спокойствие. Сейчас все встали, построились в колонну и по одному бодро на выход.
– Куда нас? – тоскливо и униженно спросил кто-то.
– В самолет и на родину, – отрапортовал полковник. – Личный приказ президента.
– Вы не смеете! – плачуще взрыднул женский голос. – У меня дети в отеле!
– Спокойствие, граждане! Ваши дети находятся под присмотром квалифицированного педагогического персонала российских детских домов, – успокоил полковник.
Снова стало похоронно тихо. И тут погас свет.
Кто-то из дам тонко и плаксиво взвизгнул, по залу пронесся общий обреченный вздох. Послышались какой-то шум, стоны, словно кого-то в темноте отчаянно и свирепо били.
– Куда, падла, я тебе сейчас покажу, как прятаться!
Снова звуки ударов и тяжелый предсмертный стон.
– Включите свет! – заверещала женщина. – Я боюсь!
И, словно этот крик был сигналом, началась общая истерика с рыданиями, криками, матюками, угрозами, воплями и стонами.
Это было запредельно и жутко.
Особенно потому, что вся эта звуковая вакханалия вершилась в полной, непроницаемой тьме.
Юлька, прижавшись ко мне, дрожала. Я, прижавшись к ней, тоже.
– Убили! – вдруг перекрыл общий шум чей-то надрывный крик. – А-а-а.
Шум, вопли и стоны стали еще громче, еще надсаднее. И вдруг из мощных динамиков, размещенных по всем стенам бара, грянул суровый и страшный рык:
– Горбатый!
Я могла бы поклясться, что слышу голос капитана Жеглова из любимого «Места встречи». Если бы, конечно, не осознавала, что в таком аду вполне возможны слуховые галлюцинации.
– Я сказал – Горбатый! – снова потребовал Жеглов.
Оглушительно грянул выстрел. Вспыхнул свет.
На лестнице, выросшей неизвестно откуда у входной двери, в длинном кожаном пальто и узнаваемой жегловской шляпе стоял. дядя Сема. В его поднятой руке дымился большой старинный пистолет.
– Ну, че, граждане буржуи, струхнули? – весело спросил он. – Программа «Розыгрыш»! Прекрасным дамам – цветы и шампанское, мужественным кавалерам – водку и селедку!
Я огляделась. Вокруг не было ни одного милиционера и ни одного камуфляжника, ни единой собаки. Только растерянные перепуганные гости да черные пакеты на столах. Маски-шоу окончилось.
Распахнулись двери, и в бар улыбающейся вереницей поплыли румяные милиционеры и добрые камуфляжники без масок. Первые несли охапки цветов, которые тут же раздавались смущенным дамам, вторые гордо держали в вытянутых руках блюда с лоснящейся крупной селедкой, принаряженной в кольца репчатого лука. Вслед сотрудникам правоохранительных органов спешили радостные официанты с шампанским и водкой.
Честно говоря, я не предполагала, что у наших creme-de-créme такие отменно крепкие нервы и такая удивительная адаптационная выучка! Уже через пять минут весь «Le Tremplin» весело гомонил, обсуждая пережитый шок.
– Обижаете! – громко ржал за соседним столом веселый и довольный дядя Сема и счастливо подмигивал нам с Юлькой. – Все настоящее! И менты, и спецназ! А полковник – вообще ГРУшник! Профи! Гулять так гулять!
В отличие от наших закаленных подобными испытаниями соседей, мы с Юлькой к такой резкой смене состояний оказались не готовы. Поэтому, когда вся толпа, счастливая и возбужденная, решила переместиться в боулинг, который на всю ночь снял тот же дядя Сема, мы тихонько натянули куртки и улизнули к себе в отель.
Из всех доступных людям удовольствий нам больше всего хотелось единственного – спать.
FREE RIDING (ДЕНЬ ПЯТЫЙ)
Утро начиналось уже вполне привычно: душ, завтрак, трасса. Когда прямо возле нашего подъемника возник светящийся радостью, словно выигравший лимон евриков у наперсточников, Макс, я даже не удивилась.
– Юляш, – он таращился прямо в глаза племяшке, – повторим вчерашний подвиг? Только сегодня на сноуборде?
